Чтобы рассказать о том, о чем Джерри никогда и никому не говорил, нужно было начать именно со Стэнхоупа.

Стэнхоуп состоял из ста двенадцати помещений, нет, из ста тринадцати, если считать подземную темницу. Джеффри знал это совершенно точно, потому что, едва усвоив понятие «десяток», он упросил отца провести его по всем комнатам и пересчитать их. К великому изумлению прислуги, Томас Хантер-Смит, шестой граф Стэнхоуп, согласился без всяких возражений. Он не только совершил с сыном путешествие по замку, заглядывая в каждый закоулок, но и мелом пометил порядковым номером каждую дверь.

В то время главной страстью Джеффри был счет. Так он выяснил, что в замке сто сорок окон с рамами в свинцовых переплетах, двенадцать мозаичных — в фамильной часовне, восемь круглых в каждой из двух башен и два особенно странных — шестиугольных — по сторонам двойных парадных дверей. В подземелье, само собой, окон не было вовсе. Из развешанных по стенам полотен Джеффри нравилось семь, а от остальных шестидесяти четырех он был не в восторге. Когда отец не позволил пометить и картины, прислуга, которой полагалось их обметать, облегченно вздохнула и согласилась на том, что граф еще не совсем выжил из ума.

В библиотеке удалось насчитать четыреста двадцать три книги, а также шестнадцать нефритовых и фарфоровых фигурок. В парадной столовой вокруг стола стояло пятьдесят стульев, а в кабинете отца, в тиковом футляре, лежали два оправленных в серебро пистолета.

Счет был не прихотью, а средством, которое позволяло охватить юным воображением весь громадный замок, ведь однажды он должен был перейти к Джеффри по наследству. До поры этот факт не укладывался в сознании мальчика, но так сказал отец, который никогда не давал невыполнимых обещаний. Зато прислуга качала головой и перешептывалась. Было странным, что граф объявил наследником своего внебрачного ребенка.

В Стэнхоупе Джеффри лишь гостил. В остальное время он жил с матерью в Уиббери. Их двухэтажный домик располагался в самом конце тенистой улицы за самшитовой живой изгородью. Поскольку визиты к отцу были достаточно частыми, сам факт, что они живут врозь, беспокоил мальчика лишь тогда, когда он замечал, что это печалит мать. Зато когда граф навещал их, она хорошела на глазах.

— Эльза! — с неизменной радостью восклицал отец, когда она распахивала дверь.

И женщина каждый раз бросалась в объятия графа со счастливым смехом, забыв свою печаль в час прощания — день, неделю или месяц назад. Ее волосы были светлыми, блестящими и гладкими, как волокно в кукурузном початке, а глаза — синими, как незабудки. Пока отец был в доме, она веселилась, а когда уходил, плакала.

В Стэнхоупе Джеффри всегда был желанным гостем — разумеется, в отсутствие законной жены графа. Впрочем, она бывала там редко. Ее стихией был Лондон, а главным занятием — короткие бурные связи, о которых граф прекрасно знал и которые молчаливо поощрял, потому что так было лучше для них обоих. Единственным источником разногласий между супругами было «отродье» — так графиня называла Джеффри. Именно от нее он впервые услышал и слово «ублюдок». Это случилось незадолго до его отъезда в школу, где это прозвище прочно к нему приклеилось.

Там, в кровопролитных драках, он упрямо боролся за титул, на который не имел права, и против клейма, которое носил. Он научился стойко переносить удары линейкой по пальцам. Воспитатели неизменно ставили родителей в известность о его «невозможном» поведении, и хотя Джеффри не желал, чтобы отец и мать стыдились за него, он смутно сознавал, что покрыл их позором уже тогда, когда появился на свет. Постепенно он ушел в себя и равнодушно сносил насмешки. Беспомощный гнев на судьбу он заменил рвением в учебе. Запоем читал книги и брался за любое задание, которое давало шанс пополнить знания. Он начал учиться так, словно от этого зависело само его существование.

Когда Джеффри было десять, он получил одно за другим два письма, и они перевернули весь его мир.

Первое было сразу от матери и отца. Почерк их был так различен, что невозможно было спутать один, мелкий и изящный, с другим, крупным и размашистым. Нетрудно было предположить, что родители были счастливы, когда составляли послание. Не по возрасту развитый, он уже отчасти понимал, что такое любовь.

Первая почерпнутая из письма новость была печальной. Вернее, она могла быть печальной, если бы Джеффри нашел в себе хоть каплю симпатии к леди Хелен, графине. Оплакивать смерть женщины, для которой он всегда был только «ублюдком», было бы чистой воды лицемерием. Затем граф извещал о том, что намерен жениться вторично, на матери Джеффри, и что это, конечно, вызовет скандал, потому как он даже не собирается выдерживать годичный траур. Письмо заканчивалось заверениями, что новобрачные приедут навестить сына сразу после венчания.

Джеффри хранил письмо ночью под подушкой, а днем — за пазухой, отчего оно вскоре рассыпалось в прах. В числе прочего там говорилось, что он будет занесен в генеалогическое древо как Джеффри Хантер-Смит и будущий седьмой граф Стэнхоуп. Мальчик с нетерпением ждал этого дня — не ради титула, а в ожидании, что прозвище «графский ублюдок Джеффри Адамс» уйдет в прошлое. Он собирался огласить школьные коридоры криками торжества.

Время тянулось медленнее, чем когда-либо. В один из дней вместо отца и матери прибыло письмо от Чарлза Ньюборо, двоюродного брата Томаса Хантер-Смита. Тот с прискорбием сообщал, что родители Джеффри в результате несчастного случая по дороге к нему «отошли в лучший мир».

Случилось это почти неделю назад. Первое, что почувствовал Джеффри в эти мгновения, — это гнев. Как! Родители уже в могиле, а его даже не потрудились известить! Ему даже не было позволено взглянуть на них в последний раз!

Потом гнев сменился мучительной болью потери, на лист закапали слезы, и мальчик скомкал его, так и не дочитав.

На другой день Чарлз Ньюборо прибыл в школу лично, чтобы забрать Джеффри. Они встретились в кабинете директора. Пораженный тем, что кузен отца оказался достаточно молод, мальчик заговорил с ним, не дожидаясь от директора позволения начать разговор, и получил короткий, но суровый выговор. Возможно, именно поэтому он пропустил мимо ушей то, что Чарлз Ньюборо был представлен ему как седьмой граф Стэнхоуп. В тот момент титул заботил его меньше всего. С обучением было покончено. Воспитатель вынес пожитки Джеффри к экипажу, кучер уложил их на крыше, ворота школы закрылись за мальчиком навсегда. Он вынес все это молча и, махнув рукой на учтивость, внимательно изучал черты новообретенного дяди, которые ему совсем не понравились. Глаза у Чарлза Ньюборо были маленькие, широко расставленные и откровенно неприветливые, а нос — массивный и крючковатый, как у стервятника. Он был в глубоком трауре, который показался мальчику превосходным образчиком лицемерия.

И Джеффри ничуть не ошибся. В присутствии директора дядя держался с ним корректно, даже заботливо, но стоило им оказаться наедине, как все напускное слетело, словно шелуха. Первым делом он холодно сообщил, что родители Джеффри погибли еще до венчания, так что перед лицом закона он по-прежнему остается внебрачным ребенком и к тому же сиротой. Поскольку отец не оставил завещания, все состояние и земли переходят к ближайшему родственнику мужского пола, то есть к нему — Чарлзу Ньюборо. Даже коттедж, в котором вырос мальчик, переходил к дяде как часть имения, а имущество матери, чтобы оплатить погребальные услуги, пришлось продать с торгов. Таким образом Джеффри остался без гроша в кармане.