Выслушав дядю, мальчик вскочил с обитого плюшем сиденья и бросился на него с кулаками. Он кричал, что все это ложь. Отец и мать писали ему, что приедут сразу после венчания и что, если нужно, он предъявит в виде доказательства письмо. Чарлз Ньюборо побледнел и потребовал сделать это немедленно. Но Джеффри вспомнил о судьбе послания и сразу утратил весь свой запал, что позволило дяде стряхнуть его с себя, как котенка.

До сих пор мальчик был уверен, что его увозят в Стэнхоуп, но теперь сообразил: этому не бывать. Новоявленный граф не потерпит под своей крышей чужого внебрачного ребенка. Превозмогая ненависть и отвращение, он спросил, что будет с ним дальше. Чарлз Ньюборо ответил, что пристроил его юнгой на одном судне, и заглушил протесты Джеффри ударом под ребра, от которого у мальчика помутилось сознание.

Какой-нибудь сорванец, рожденный и выросший на лондонских улицах, счел бы плавание на бриге «Ингрен» под началом Лайама Харви воплощением всех своих мечтаний. Для Джеффри оно стало сущим адом, продолжительностью в пять долгих, бесконечно долгих лет. Разумеется, он быстро получил нужную закалку — вынужден был ее получить, иначе бы просто погиб. К двенадцати годам он потерял счет угрозам капитана Харви сделать из него свою «подстилку». Как-то ночью тот в самом деле попытался осуществить это намерение, но, к счастью для мальчика, давно уже потерял всякую мужскую силу. Однако капитан не потерял тщеславия и строго-настрого запретил Джеффри — в то время уже Джерико, а для окружающих Джерри — под угрозой отдать его на потеху всей команде, болтать о том, какую потерпел неудачу. Мальчик благоразумно придержал язык и с той поры носил клеймо «капитановой подстилки». Отчасти это был постыдный ярлык, отчасти щит, надежно защищавший от чужих посягательств. Однако когда ему исполнилось четырнадцать, капитан подобрал в южном порту ловкого постреленка, способного ублажить его иным способом, и Джерри тем самым лишился всякой протекции. Ему пришлось несладко, однако он уже умел за себя постоять. В одной драке он отсек ухо Дугану, в другой — искалечил пару матросов и в конце концов убил одного из претендентов на место покровителя. Будь этот человек достойный и богатый, Джерри не избежал бы виселицы, но жизнь моряка не стоила и цента — по крайней мере на «Ингрен». Дело кончилось тридцатью ударами линьком и заточением в вонючем корабельном трюме.

Это были странные пять лет, и они закалили мальчика особым, из ряда вон выходящим образом. Он превратился в рослого, физически сильного подростка, тело которого было вылеплено из стальных мышц и сухожилий и покрыто шрамами от ран. И все же в душе он оставался ребенком. Как ребенок, он верил, что от неприятностей можно укрыться за непроницаемым панцирем и избежать новой боли. Некогда сообразительный, жадный к знаниям, Джерри отупел, как ломовая лошадь, которая знает только тяжелую работу и корм.

Должно быть, он мало-помалу зачах бы в трюме, если бы не случай. На «Ингрен» возник пожар. Это одно из самых страшных бедствий, и моряки боятся его едва ли не больше, чем кораблекрушения. На борьбу с огнем были брошены все, в том числе и Джерри, а когда худшее было позади, его попросту забыли отправить обратно. Тремя днями позже, в Саванне, он сбежал с брига. Поначалу жил воровством, а когда ему стукнуло семнадцать лет, был пойман с поличным и отправлен на плантацию некоего Ричарда Дан-на, отрабатывать стоимость четырех старинных книг, украденных в его городском доме. Срок принудительных работ был определен судом в семь лет. Джерри оставался на плантации три года — именно столько потребовалось ему, чтобы прочесть все книги в библиотеке хозяина.

Начал Джерри на полях, наравне с рабами и такими же, как он, каторжанами. Однако Ричард Данн заинтересовался юным воришкой, которого больше занимали книги, чем дорогие безделушки. Он взял его в дом подсобным рабочим, а когда выяснилось, что тот силен в арифметике, сделал счетоводом. Джерри вволю ел, имел доступ к книгам и нередко засыпал глубокой ночью над каким-нибудь особенно интересным томом. Когда последняя книга была прочитана, хозяин дома понял, что больше не увидит этого серьезного, на редкость молчаливого молодого человека. За три года он слышал от него общим счетом слов двести.

Из Саванны Джерри направился на юг и в конце концов оказался на испанских землях, раньше принадлежавших семинолам. Там он провел два года среди одного племени, где заново учился общению и жизни среди людей. Позже, на севере, он поначалу бесцельно бродяжничал, потом присоединился к борьбе за независимость. Жизнь его обрела смысл…

Рэй ни разу не перебила печального повествования ни словом, ни жестом. Именно это помогло Джерри довести исповедь до конца.

— Дорогой мой… — произнесла она совсем тихо.

Что-то разжалось у него в груди, стало легче дышать. Он был «дорогой», а не «бедный», и это кое-что да значило.

— Теперь, когда ты все знаешь, что-нибудь изменилось? — спросил он осторожно.

— Конечно! — Рэй ощутила, как Джерри напрягся, и поспешно добавила: — Я люблю тебя еще сильнее.

Медленный, глубокий вздох облегчения приподнял его грудь. Рэй спросила себя, как могла она так упорно сомневаться в его любви? Казалось, с тех пор прошли годы, а никак не часы.

Долгое время они молчали. Волны размеренно качали судно.

— Ты уверен, что твои родители обвенчались, — сонно заметила Рэй.

— Да. Отец был человеком слова. Раз уж он решил взять мою мать с собой в школу, значит, собирался представить ее как законную супругу.

— И ты даже не пытался оспорить права Ньюборо на Стэнхоуп?

— В десятилетнем возрасте это было моей навязчивой идеей. Я даже имя сменил, чтобы не позволить себе забыть, что должен когда-нибудь восстановить справедливость. Но с тех прошло так много лет, я так много повидал и испытал, что не часто вспоминаю о своих правах на Стэнхоуп. К тому же до меня доходили слухи о Чарлзе Ньюборо. Это мот, игрок. Скорее всего сегодня от Стэнхоупа мало что осталось. Самое грустное, что человек пошел на подлость, чтобы обрести желаемое, но не сумел им как следует распорядиться.

— Значит, Стэнхоуп не сыграл роли в твоем решении ехать в Англию?

— Только косвенно. Там я приобрел те манеры и ту изысканность речи, которую теперь собираюсь использовать. И еще высокомерие, свойственное сильным мира сего. Не забывай, отец растил из меня будущего наследника, а это западает в душу.

— Разве? Тогда как же ты ухитрялся все это время разыгрывать из себя простолюдина?

— Простолюдина? Вот, значит, каким ты меня…

Закончить шутку не удалось: за дверью послышались шаги, заметался свет, и тишину пронзил скрежет ключа. Не желая, чтобы их застали в интимной обстановке, Джерри вскочил на ноги и протянул руку, чтобы помочь Рэй подняться.

Свет фонаря ослепил привыкшие к темноте глаза. Сэм Джадж оглядел пленников и подмигнул сопровождавшему его Джуду.

— А наши голубки и здесь неплохо устроились. Было бы желание, шанс всегда выпадет.

— Твоя правда, Сэм.

Заметив кровоподтек и опухоль на щеке Рэй, Джадж подступил поближе и с минуту все это разглядывал.