– У нас все отделы воровские, – сказал я, не утерпев в себе издевку. И тут же поправился: – В хорошем смысле этого прилагательного слова. – И не давая реакции начальника развиться в нежелательном патриотически-ведомственном направлении, продолжил: – Мы говорим о частностях. А глобальный вопрос таков: война с «Днепром» наплодит врагов. И при удобном случае они нам ответят. «Днепр» надо мирить с мэрией, пока они не помирились сами против нас.

Сливкин задумался. Глубоко, натужно. Аж глаза выкатил в пространство, как при потуге запора.

– И что предлагаешь? – молвил осторожно, через тугую свою хитрожопость.

– Предлагаю поручить эту комбинацию мне. А несчастный случай с подрывником только оголит наши позиции. Устранение симптомов не устраняет болезнь. Наоборот, усугубляет.

– А где же тогда крайний в центре? – прозорливо вопросил Сливкин.

– Главное, чтобы им не были вы, – сказал я. – Остальное – моя забота. А ваша – обозначить источник давления.

– Копает Рыжов, из министерства… Интенсивно. Как помесь крота с таджиком.

– Мотив работоспособности?

Тут я понял, что, невольно заразившись изысками лексики Сливкина, вскоре могу перещеголять в них шефа.

– Он долетел до середины «Днепра». Самой, так сказать, золотой речной середины.

– Вот и понятно. Разрешите идти?

– Ты справишься?

Сливкин спрашивал не зря, и не напрасное опасение крылось в его интонации: Рыжов был всего лишь начальником отдела, но к нему благоволил министр в силу едва ли не дружеских отношений, и даже всемогущий Иосифович не стал бы вмешиваться в интересы этого парня, заправлявшего отборной опричниной от экономики, прямо обеспечивающей нужды ментовских верхов.

Я знать не знал, с чем мне придется справляться, но понимал иное: орудием в устранении проблемы все равно выбран я, да и нет тут иных кандидатов, а потому, как ни юли в тупике, вход и выход один…

– Приложу все усердие. Включая его резервы.

– А с меня – именное оружие, – откликнулся Сливкин и полез в карман, будто наградной пистолет находился именно там и сейчас он был готов мне его со значением продемонстрировать.

Из кармана, однако, он извлек носовой платок, просморкался вдумчиво и выдавил наконец тяжело, с простудным надрывом:

– Плачевны наши дела, но перспективны по мере творческих реализаций…

И уставился удивленно на том уголовного дела, прикрывающий грех в урне. Далее лицо его смягчилось пониманием уже забытой оплошности.

– Тьфу ты… – обернулся ко мне, продолжил, как бы себя жалеючи: – Везде – проблемный материал. Торчит из всех углов. Какая-то западня… И еще десять м…в в приемной. У каждого своя шкурная тема. Сил уже нету. Иссяк родник на народную жажду. Веришь?

– Нет.

– И правильно!

Из кабинета главы управления я вышел, коря себя за самонадеянные обещания, не подкрепленные ни одной рабочей идеей. Конечно, мне хотелось спасти жизнь незадачливого подрывника, отвести от него удар, не вешая лишнего греха на душу, но как теперь не подставить себя? Каким образом выйти на этого Рыжова? Что его связывает с «Днепром»? Хотя что – понятно. Банальные дензнаки. Ныне у нас жизнь простая, арифметического свойства, несмотря на ее кажущуюся сложность. Значит, надо искать подходы к Рыжову и пускаться в переговорный процесс… Или попытаться его перевербовать. Но у всех вербовок три основных направления: шантаж, идейные соображения, материальная выгода. Шантаж отпадает, подладить идейный мотив под ситуацию – все равно что влезть с балалайкой в духовой оркестр, а меркантильный мотив подразумевает перекупку объекта. Это опять-таки деньги. А «Капитал» их платить не станет, он платит нам за решение подобных проблем и расширять штат своей крыши за счет ее недееспособности не будет.

Сунулся в кабинет Акимова – заперто. Проходивший мимо опер обронил, что тот в убойном отделе. Я спустился на этаж ниже, но в просторном помещении, где обретались специалисты по расследованию заказных убийств, сидел лишь скособоченно, в уголке, словно нарочито отодвинувшись от письменного стола, худенький, молоденький паренек с сонно прикрытыми глазами. Мне неизвестный. Видимо, новый сотрудник.

– Где народ? – спросил я.

– Все на обеде… – он откинулся затылком к стене и вновь сомкнул очи.

Вот наглец… Хотя бы поинтересовался, кто я таков. Поколение отморозков! И такие устраиваются в элитную милицейскую организацию! Каким образом, интересно?

Вчера ночью, когда я возвращался с Ольгой из гостей домой на своей машине, меня тормознули гаишники, я сунул им ксиву, и сопливый сержантик, ознакомившись с ее содержанием, высказался: «Прикольно…», равнодушно мне документик вернув.

Во – реакции у молодого мусорского поколения… Чего там у них в мозгах? Никакого, твою мать, уважения к старшим по званию, это бесспорно!

Меня охватил начальственный гнев, но выйти наружу я ему не позволил, решив устроить выволочку начальнику отдела. А уж дальше сработает принцип расхождения карательных волн, что эффективнее.

Побрел в столовку, ибо ожидание подчиненных могло затянуться: обед в наших учреждениях – время суток, а не процесс.

У двери столовки увидел выходящих из нее Акимова и шефа убойного ведомства Баранова – громилу под два метра ростом, с кулаками-гирями и крупными, грубыми чертами раскормленной ряхи. Оба – в щеголеватых костюмах, белых рубашках с шелковыми галстуками, утирающие бумажными салфетками лоснящиеся рты.

– У нас пополнение? – спросил я Баранова неприязненно.

– В смысле? – удивился он.

– Какой-то там новый опер… – я указал на дверь убойного отдела.

– А… В оперской общаге? Так это ж киллер… Час назад его приняли, сейчас качать будем.

– Да он же за столом, в кабинете…

– Так он к батарее прикован, ты не рассмотрел.

– А если откуется?

– У меня наручники японские, замки буквально сейфовые, – вдумчиво уверил Баранов. – Проверено временем, беспокоиться не о чем.

– Вот как раз и есть о чем, – сказал я. – Коли вы «Капитал» окучиваете, позвольте изложить новости…

И мы неспешно продефилировали взад-вперед по нашему монументальному мраморному залу первого этажа, ведя вполголоса задушевную производственную беседу.

– Помнишь, я говорил, что, когда мы на «Капитал» подписались, нас трое было? – спросил Акимов. – Так вот. Третий – Рыжов. Гладкая такая гнида. Ростом с сидящего кобеля. Только он ничего не делал, где риск – сразу в кусты. И потому был нами из коллектива органически отторгнут…

– И?..

– Поскулил, перестал здороваться за руку, а потом каким-то образом запрыгнул в «Днепр». И присосался там крепко. Все давление на «Капитал» – от него. И нам персонально гадит как может. Минуту назад о том говорили, аппетит себе портили… – кивнул на помрачневшего Баранова. – Настрочил, кстати, на нас телегу в министерское УСБ, прикидываем, как отплевываться.