совсем в нем. Мэри столкнулась с реальностью, которую, после их разговора по душам во время ее первого приезда в Лондон четыре года назад, надеялась больше не увидеть. Джим был в депрессии? Теперь это бессмысленно отрицать. И он привык пить, чтобы приглушать это состояние, одному богу известно, сколько так продолжалось. Потом ему пришлось завязать с алкоголем, какое-то время он продержался, а потом случился срыв. Чем он был вызван? Мэри не видела никаких причин, по крайней мере, очевидных. Но, опять же, подумала она, если бы состояние душевного здоровья человека было настолько просто, как причина и следствие, ничего подобного не случалось бы ни с удачливыми, ни с богатыми, ни с состоявшимися. И не коснулось бы Джима.

Вся эта чушь о том, чтобы отпустить ее… Его любовь была фундаментом, на котором строилась ее жизнь. Она не может вернуться в то подобие живой женщины, которым была до тех пор, пока не встретила Джима. Просто не может. Мэри представила, как они сегодня вернутся домой и Джим отправится в комнату собирать свои вещи. Ну, или ее, что более вероятно. Это, в конце концов, его квартира – у нее нет прав на это жилище, кроме сентиментальных. Сможет ли она остановить его в дверях? Она представила, как бросается к его ногам и хватается за колени, а Джим вырывается из ее дрожащих рук.

Этих фантазий было для нее достаточно, чтобы хотеть остаться в гостях как можно дольше, как бы она ни ненавидела эти встречи со старыми друзьями Джима. В любых других обстоятельствах она бы дорого дала за то, чтобы этот день поскорее прошел. Младенец Оскар орал не переставая, возможно, из-за крестильного платья, в которое его запихали – жуткое кремовое творение, вдвое длиннее, чем сам бедняжка. Он выглядел как шпиль на рождественскую елку в форме младенца. И в довершение ко всему, в церкви был дикий холод, а Мэри сидела у самой двери. Но, по крайней мере, это давало ей шанс проследить, чтобы Джим не улизнул оттуда незамеченным. Он и так уже явно колебался, переступая порог.

Прием проходил в каком-то сельском зале, затерянном где-то среди Кембриджских полей, куда едва доходил сигнал сотовой связи. Естественно, он был слишком слаб, чтобы кому-то удавалось следить за ходом футбольных игр. Зал был великоват для приглашенного числа гостей, и в результате они толпились по четырем углам помещения, а в центре носились и возились дети и младенцы в бессчетном количестве. Стараясь не давить на Джима, Мэри пыталась развлекаться и общаться самостоятельно. Но все равно – ей приходилось делать усилие над собой, чтобы не следить за ним непрерывно.

Она попыталась принять участие в разговоре Джиллиан и еще нескольких жен. Это было противно ровно настолько, как она и представляла. Все они часто общались по выходным – это было ясно из того, как они упоминали каких-то общих знакомых по пилатес только по инициалам, – но Мэри старалась смеяться во всех положенных местах. Все что угодно, лишь бы уменьшить риск показаться парией.

Но, очевидно, она недостаточно старалась и не смогла избежать разоблачения.

– Мы страшно редко видим тебя, а, Мэри? – улыбнулась Джиллиан, кладя руку ей на плечо. – Как вам только не скучно все время быть вдвоем?

Женщины напротив – крошечная Белла и ее подружка Моди, пиарщик большой фирмы, если Мэри правильно помнила, хотя с трудом представляла, что это такое, – вместе хихикнули, и Мэри почувствовала, что заливается краской.

Джиллиан продолжала приторно-сладким тоном:

– Ну, в смысле, я в жизни не видела пару, которая настолько бы застряла в фазе медового месяца.

– Всякое бывает. – Мэри опустила глаза. Ирония ситуации обжигала ее. Она только молилась, чтобы это не было заметно по ее лицу.

– Сколько вы уже вместе – три года? – спросила Моди. Мэри готова была поклясться, что видела ее раньше лишь однажды, ну, максимум дважды – и вот, пожалуйста, она ведет счет их годам.

– Ближе к четырем.

– Вау! – Моди сделала большие глаза. – Для Джеймса это прямо рекорд. Девочки, кто-нибудь помнит Иви?

В ответ послышался хор аханья и хмыканья, в целом обозначавший «нет».

– Она была первой серьезной подружкой Джеймса, – продолжила Моди, адресуя свои пояснения Мэри, которая единственная не проронила ни звука. – Еще с университета, но они продержались пару лет после окончания. Такая лапочка. Они познакомились, потому что оба учились на врачей, так что она все это понимала – ну, образ жизни и всякое такое…

– И что случилось? – спросила Белла. Мэри еле сдержалась, чтобы не стукнуть ее. Они хотели разных вещей. Так сказал Джим, когда они с ним обсуждали своих бывших вскоре после первой встречи. И это было все, что нужно было знать Мэри. Прошлое не зря становится прошлым, и нет смысла ворошить его.

– Скажем так, Джеймс сделал все, чтобы она не могла с ним остаться. «Такой унылый», как-то сказала она мне, но, между нами, леди, – заговорщически понизила голос Моди, – она хотела получить кольцо, а он ясно дал ей понять, что никогда не верил в концепцию брака.

– Кому-нибудь добавить? – проверещала Джиллиан. Звук ее голоса был ужасен, но все что угодно было лучше, чем истории Моди и потоков крови, которые били Мэри в голову, когда она это слушала.

– Нет-нет, – ответила Мэри, ставя свой бокал на столик. – Мне надо заглянуть в ванную.

Она заперлась в кабинке и прижала дверцу ногой, чтобы никто не обнаружил, где она прячется. Спасшись от тошнотной смеси духов и осуждения, она прижала к глазам кулаки. Почему этот разговор должен был случиться именно сегодня? Последнее, в чем она нуждалась, это вот эта новая информация к размышлению, да еще от кучки женщин, которые и раньше воспринимали ее как неизбежные неприятности в жизни. Ну, типа, больших налогов или зеленых витаминных смесей.

Но узнала ли Мэри что-то новое? Джим бывал унылым. Ну, покажите ей мужика старше двадцати, который бы не бывал таковым, и Мэри первая подтвердит, что увидела чудо. Но после всего, что произошло вчера, весь мир казался таким хрупким, таким странным, таким… бесчувственным. Это не было уныние. Это был человек, думающий о том, хочет ли он продолжать жить – с Мэри или без нее. Она никогда не ощущала себя настолько бессильной.

Она попыталась вспомнить, какую еще личную информацию сообщила ей Моди. Джим не хотел жениться на Иви. Ну да, он был слишком молод. Мэри и сейчас, в тридцать один, не хотела связывать себя, хотя все родственники, журналы и рекламы не переставая, напоминали