Уничтожение «нежелательных» советских военнопленных производилось преимущественно путем отравления газом, — таков был, по мнению гитлеровцев, наиболее «экономичный» способ умерщвления людей. Трупы удушенных газом обычно сжигали в крематориях, а пепел использовали в качестве удобрения.

Подобная «практика» применялась также в отношении пленных всех других национальностей.

Во многих случаях концентрационные лагеря были также местом казни и для отдельных советских военнопленных, приговоренных к смерти. Дело это всплыло в связи с вынесением смертного приговора через повешение неизвестному советскому пленному в одном из концлагерей в конце 1941 года. Встал вопрос: кто должен привести приговор в исполнение? В нормальных условиях, совершенно ясно, обязанность эта возлагается на сторону, выносящую приговор.

Однако у гитлеровцев возникли сомнения, по всей вероятности, такого характера: может ли германский солдат, являющийся представителем расы господ, марать руки повешением «недочеловека»? Ссылаясь на вышеописанный случай [395] начальник АВА генерал Рейнеке, действовавший как заместитель Кейтеля, издал 29 декабря 1941 года специальный приказ, содержавший принципиальные установки относительно улаживания подобных дел впредь [396]. Приказ этот категорически запрещал солдатам вермахта приводить смертные приговоры через повешение в исполнение. Приказ допускал две возможности: комендант лагеря для военнопленных, на территории которого должен быть приведен в исполнение такой приговор, обязан найти среди пленных соответствующих людей, которые бы за соответствующее вознаграждение в виде денег или продуктов питания взяли на себя выполнение функции вешателей. В случае же отсутствия желающих приговоренного следовало передать ближайшему отделению гестапо, поскольку, как говорится в приказе, «не исключено, что оно в состоянии выполнить приговор с помощью иностранцев».

Несмотря на то что шеф АВА предупредил, что вермахт передает военнопленного с целью приведения в исполнение смертного приговора не руками — упаси боже! — самих гестаповцев, но лишь с помощью иностранцев, все же и в этом случае эсэсовское «чувство чести» было явно задето фактом перекладывания на полицию безопасности грязной работы при виселицах, которую вермахт считал унизительной для своих людей. 13 февраля 1942 года начальник полиции безопасности и СД категорически запретил сотрудникам гестапо и СД приводить в исполнение приговоры в отношении советских пленных, осужденных вермахтом. Согласно этому распоряжению, приговоры должны были приводиться в исполнение иностранными заключенными либо на территории данного лагеря, либо в ближайшем концлагере [397].

Концентрационные лагеря, были, однако, не только местом ликвидации направляемых туда с этой целью советских пленных особых категорий. Они являлись также местом — медленного умерщвления пленных с помощью специально разработанного зверского режима, направленного на их физическое уничтожение. В ряде случаев, особенно в 1943–1945 годах, множество военнопленных, уравненных в правах с «гражданскими» заключенными, «жило» надеждой на избавление от мук в результате смерти, поскольку у них были самые ничтожные шансы дожить до освобождения. Это касается всех национальных категорий гражданских узников и пленных, включая сюда английских и американских военнопленных, а также арестованных граждан этих государств.

С точки зрения численности военнопленные по сравнению с «гражданскими» заключенными составляли незначительный процент общего числа заключенных концлагерей. Увеличение количества транспортов с советскими военнопленными приходится на осень 1941 года. Эти транспорты направлялись преимущественно на ликвидацию. Но с момента разгрома гитлеровцев под Москвой (декабрь 1941 года) вместе с общим уменьшением числа новых пленных сократилось и поступление транспортов с пленными, подлежавшими уничтожению.

25 января 1942 года Гиммлер информировал главного инспектора концлагерей группенфюрера СС Глюкса, что в ближайшем будущем не следует ожидать наплыва русских пленных, в связи с чем он, Гиммлер, передаст в скором времени 150 тысяч евреев и евреек в германские концлагеря, которые «ждут большие экономические задачи» [398].

Что касается всех других пленных, то они попадали в концентрационные Лагеря одиночками или малыми группами. Это были пленные, которые поддерживали интимные отношения с немками, беглецы из лагерей для пленных и т. д. и т. п.

Были среди них также командос и связные союзных армий в отрядах движения Сопротивления.

Одной из форм массового истребления в концлагерях была так называемая «работа до смерти»: от заключенных требовали нечеловеческих усилий при работе в самых худших условиях существования. «Vernichtung durch Arbeit» [399] («истребление трудом») — такова была «нормальная» судьба узников концентрационных лагерей. Заключенных (в том числе и пленных) заставляли работать на предприятиях военной промышленности, организованных на территории концлагеря или поблизости от него. Узников отдавали внаем концернам и заводам, производящим вооружение, принуждая, таким образом, против их воли участвовать в производстве военных материалов, используемых против их сражавшихся товарищей и братьев. За этот изнуряющий труд была одна награда — нищенское, полуголодное существование.

Как мы упоминали выше, положение военнопленного, оказавшегося в концлагере, абсолютно ничем не отличалось от положения «гражданских» заключенных. Одинаково тяжкой была их судьба, одинаково их морили голодом, пытали, мучили, убивали.

Герман Пистер, комендант Бухенвальда, подтвердил, что на основании приказа отдела «Д» РСХА от 1942 года военнопленные, находившиеся в концлагерях, подлежали такому же обращению, как и другие заключенные, а потому их следовало полностью использовать на работах без учета национальности [400].

Филипп Гримм, начальник сектора распределения военнопленных на работы (Arbeitseinsatzfuhrer) в Бухенвальде, Саксенхаузене, Кракове-Плашове и Нейенгамме, ссылаясь на свою работу в указанном секторе, заявил: «…никогда не делалось различия между отдельными категориями заключенных, и военнопленные наравне с заключенными других категорий самым беспощадным образом использовались на предприятиях, производивших вооружение, а также во всех иных внелагерных командах» [401].

Это подтверждает и бывший узник лагеря Гузен-Юзеф Крысяк, который на основании своих наблюдений в период работы на авиационном заводе Мессершмитта (самолеты типа «Ме-109»), филиал которого был организован в этом лагере, установил, что не было никакой разницы в обращении с военнопленными и прочими узниками, что всем приходилось одинаково тяжело работать [402], что он часто бывал свидетелем того, как военнопленных били, истязали и убивали [403].

Органом, передававшим военнопленного (за индивидуальную провинность) в концентрационные лагеря, первоначально было РСХА, а в последующие периоды — начальники отделений гестапо на периферии. Совершенно ясно, что передача военнопленного в концлагерь не могла произойти без участия военных властей. Вопреки международному праву вермахт (коменданты лагерей для военнопленных) вычеркивал данного пленного из общего списка пленных, лишая его тем самым статуса военнопленного (гитлеровцы лицемерно называли это действие «освобождением» — «Entlassung»), и передавал в руки полиции безопасности. Начальник РСХА (на практике — чаще всего замещавший его начальник IV отдела Мюллер) решал вопрос о передаче данного лица в концлагерь на каторжные работы (так называемый «Schutzhaftbefehl») или же отправке в концлагерь для немедленной ликвидации (в соответствии с понятием «Sonderbehandlung»). Начиная с 1942 года такая