В 1461 году, вскоре после своего вступления в Тур, он предоставил жителям города те же «привилегии», что его отец некогда даровал Ла-Рошели: корпус из ста выборных горожан, совет из семидесяти шести членов, двадцать четыре эшевена и мэр. На самом деле управляли городом только мэр и эшевены. Они могли собирать советы колокольным звоном, но целью этих собраний было только сообщение о принятых решениях. Они также могли приобрести ратушу и земли за городской чертой, чтобы сваливать туда вывозимые из города нечистоты.

Ларошельский «рецепт», списанный с более древних «Учреждений» Руана, быстро применили ко множеству городов по всему королевству, вплоть до Лиможа, Сента, Манда и Труа, где крестьян и горожан призвали избрать тридцать шесть эшевенов, из них обязательно двенадцать церковнослужителей и двенадцать «мещан или иных жителей, верных и преданных нам и нашей короне, в делах осторожных, доброй славы, честной жизни, рассудительных в речах, радеющих о пользе и выгоде оного города и общем благе». Города попросту передавались под контроль администрации. Но обычно это представляли в выгодном свете, как единственный способ положить конец некоторым злоупотреблениям (никогда не называвшимся), как знак королевской заботы и даже как награду за выдающиеся услуги. В Туре король сослался на то, что именно здесь «нас долгое время кормили, и здесь нашли мы отраду и учтивость». Бове отличился, сопротивляясь «жестоким и сильным вассалам герцога Бургундского», и его жители, мужчины, женщины и дети, в те дни сражались на стенах, «не щадя живота своего».

В Анжере учреждение муниципалитета стало поводом пробить брешь в полномочиях герцога Анжуйского и его агентов. В хартии ясно говорилось, что этот город, один из самых больших, древних и значительных в королевстве, сильно уменьшился и обеднел, рвы и защитные стены находятся в плохом состоянии из-за плохого ухода и управления. Виной всему этому, конечно, войны с англичанами, но также «нехватка полиции и совета, и что нет никакой общины, как в других верных городах и селениях». Первым деянием мэрии, учрежденной в этом ленном владении, стало твердое и торжественное заявление, обличающее чиновников Рене Анжуйского, корыстных и некомпетентных. Было запрещено заключать договоры, скрепляя их иной печатью, кроме печати мэра, что, в общем, было посягательством на права герцогского нотариуса, а анжуйскому судье запретили разбирать дела сторон, проживающих в городе или его окрестностях.

Мэр и эшевены получили право взимать различные подати как на общественные расходы, так и по требованию короля, например, акцизы, налоги с розничных продаж вина, на повозки и на скотные рынки. В Анжере они определяли пошлину на переезд через Луару, либо взимая ее непосредственно, либо давая на откуп, и все сборы с транзита товаров, составлявшие до тысячи ливров в год. Но прежде всего они должны были обеспечить общественный порядок, предотвратить или пресечь брожение толпы. Король напоминал им об этом и возлагал на них ответственность: в случае беспорядков пусть захватывают зачинщиков с помощью вооруженных горожан. После волнений в Бурже он в мае 1474 года учредил там мэра и двенадцать эшевенов и сам назначил мэром Франсуа Готье, а эшевенами — родственников Рауле. Этот Рауле, или Роле, де Кастелло, виночерпий короля и королевский прево в самом этом городе, предста-вил ему список нотаблей для утверждения их эшевенами, и список был тотчас утвержден, за исключением одного имени — Филиппона де ла Лу, о котором король был дурного мнения. Более того, Рауле поручили набрать столько сержантов, сколько потребуется для захвата смутьянов и для удержания их в покорности. Мэр и эшевены поклялись «не допускать никаких беспорядков». Пятнадцать нотаблей из Тура — эшевенов — привели в Анжер, чтобы они поклялись на кресте святого Лода, что «не допустят, чтобы кто бы то ни было во граде Туре получал должности и доходы, не будучи предан королю, а ежели попытается, они помешают ему своею властию и известят о том государя».

Существовал ли риск народных волнений или нет, все «мэрии» должны были чувствовать на себе хозяйское ярмо и сотрудничать с королевскими чиновниками в самом городе или в бальяже. 12 апреля 1473 года лионцев попросили оказать хороший прием господину де ла Барду, назначенному бальи Макона и сенешалем Лиона. Они поспешили преподнести ему в качестве приветственного подарка два бурдюка лучшего кларета, двенадцать толстых факелов на палках, двенадцать фунтов лучшего варенья и сто мер овса для его лошадей. Затем с готовностью назначили его капитаном городской стражи, зная о его опытности в военном деле. Сам Людовик XI (об этом уже шла речь) старался жить в разных городах своего королевства, дабы наблюдать, делать выводы и следить за тем, чтобы установленному им порядку ничто не угрожало. В мае 1481 года, уже больной и ослабевший, он поручил сеньору де Брессюиру разузнать, не продает ли Жан Меришон, мещанин из Ла-Рошели, свой особняк в этом городе; дом был ему нужен, чтобы «быть ближе к ним и держать их на коротком поводке», но пусть дело ведется тайно, «дабы он не заподозрил, что сие исходит от меня или что я желаю иметь сей дом».

Мэр зачастую был попросту королевским агентом, во всяком случае, доверенным лицом, получавшим плату за услуги. В Туре им сначала стал Жан Брисонне (1462), женатый на Жанне Бертело — дочери распорядителя королевского Монетного двора и приобретший несколько владений в Ту-рени. Рекомендательные письма, вернее, предостережения, постоянно рассылавшиеся во все концы, невозможно сосчитать, они не оставляют никаких сомнений в постоянном стремлении государя навязать своих людей. В 1467 году он писал жителям Пуатье: «Нам угодно, чтобы ваш город получил в градоправители честного и знатного человека, который был бы нам верен и предан»; посему просим вас из-брать Кола Мурана, одного из двадцати пяти эшевенов и старейших и почетных горожан; «и мы поручаем нашему прокурору Жану Шевредану сообщить вам об этом». Жителям Амьена, приславшим к нему одного из своих эшевенов, чтобы узнать, кого им выбрать мэром, король ответил, что им должен стать мэтр Жан Дюкорель. На собрании эшевенов тот «взял самоотвод», говоря, что на него и так уже возложены ответственные должности: его «избрали» для взимания вспомоществования и наместником бальи Амьена, а все его время занято «прочими важными делами». Тщетное сопротивление: на следующий день распорядитель королевского двора сказал ему, что «поскольку так угодно королю, отказываться невозможно». Тот и не стал. Летом 1481 года король сам назначил мэра (Пьера Тюилье) и шестерых эшевенов Бордо, потом мэра Абвиля. Называемый в учебниках истории «королем-буржуа», он старался держать города и городскую знать в своих руках... Почти все градоначальники были его людьми, ставленниками его двора или Парламента, или финансовыми деятелями.

Даже выборы эшевенов не всегда проходили без его участия: в апреле 1466 года он известил жителей Пуатье о том, что его камердинер Пьер Лэньо, торговец солью из Шартра, женился на женщине из их города и намерен там поселиться; король рекомендовал горожанам сделать его эшевеном, как только освободится вакансия, отдав ему предпочтение перед другими. Градоначальники, сплошь верные королю, обычно получали четкие инструкции и оказывали давление на выборы эшевенов, придавая им нужное направление. Почти всегда вмешательство короля имело целью уравновесить власть аристократических родов. До сих пор богатые купцы, менялы, законники оставляли за собой административные должности по негласному уговору или даже методом простой кооптации. Король хотел отстранить их от этих должностей или, по меньшей мере, расширить социальную базу узких советов, в частности, совета эшевенов, и ввести в него простых торговцев и ремесленников. В Туре в 1469 году из двадцати трех установленных эшевенов пятеро были адвокатами и семь купцами, но остальные одиннадцать — мастеровыми. В 1475 году законники из Анжера горько сетовали на выбор Гильома де Серизе — мэра, поставленного над ними королем, который назначил в эшевены людей низкого происхождения, своих родственников и близких, а также союзников и сообщников, не сведущих в юриспруденции. Такие люди наверняка не воспротивились бы государевой воле.