В 1448 году, еще будучи дофином, он послал одно за другим с десяток писем магистратам Лиона, приказывая им более не облагать налогом некоторых чиновников на его службе. Обложить их налогом считалось злоупотреблением, «чудным» и беспричинным делом, «ибо вы знаете, что чиновники и служители королевы и наши свободны во всем королевстве ото всех податей и выплат». Это касается Жерара Самота, «нашего возлюбленного хирурга и камердинера», Гильома Бесея, распорядителя двора, Жана Ботю, секретаря дофина. А также Антуана Ледье, камердинера и первого ювелира, Матье Томассена, ибо он и его жена принадлежат к королевскому двору и двору дофины, Жана дю Перье, брадобрея и слуги архиепископа Вьенского. Советники и финансисты Лиона посовещались, помялись, но подчинились и вычеркнули из списков тех, кого велели. Через четыре года они отказались освободить от податей вдову и детей одного лионского «выборного», Гильома Моро, и захватили и продали в один день все их залоги, но получили хороший нагоняй. Людовик настоял на своем, «памятуя об удовольствиях, доставленных нам оным выборным при жизни его», напомнил, что один из сыновей Моро был его крестником и носил его имя. И на этот раз ему покорились.

Став королем, он не колеблясь заявлял о своих правах и грозил расправой. 3 августа 1469 года он обязал тех же самых магистратов и жителей Лиона более ничего не взыскивать с двух его слуг — конюшего Жана де Вильнева и его брата Пьера, которые с оружием в руках сражались против мятежников из Лиги общественного блага. Он проявил такую настойчивость, что послал в один день три письма по одному и тому же вопросу: одно — городским советникам, второе — сенешалю Лиона и третье — лионским выборным. Пусть обоих братьев освободят от податей и от выплаты вспомоществования городу, а то, что у них уже взяли, пусть им вернут. Он четко излагает свою мысль: «И ежели повеленное не будет исполнено и они снова будут обижены вами, знайте, что мы тем будем весьма недовольны». На сей раз советники взяли время на размышление и собрались лишь три недели спустя, 25 августа, чтобы в конечном счете, взвесив все «за» и «против», всё же повиноваться...

Самодержавный владыка людских судеб, Людовик XI принимал решения обо всех назначениях и решительно прогонял любого, кто ему не услужил или разонравился, зачастую пав жертвой тайных интриг, которые плели завистники. Таких людей обвиняли в худших злодеяниях, предавали суду королевских комиссаров и безжалостно осуждали. История этого царствования соткана из подобного соперничества и опал, часто бывших следствием мерзких интриг. Некоторые теряли всё — должность, имущество и жизнь.

Зато верные и «возлюбленные», сумевшие сохранить доверие к себе, имели всё, что пожелают. Конечно, пенсий — поначалу очень скромных для большого числа слуг — не хватало для удовлетворения запросов честолюбцев, которые мечтали о богатстве и выгодных браках для своих детей. Король помогал им, дарил земли, владения, особняки в городах. К пенсиям он присовокуплял награды за особые услуги, пошлины на соль, на продажу того или иного продукта, взимание дорожной подати. В Анжу он приказал уплатить пятьсот ливров ренты Дитриху фон Хальвилу, которого ему представил пятнадцатью годами раньше другой «немец» — Николай фон Дисбах, бывший вообще-то швейцарцем. Этот Дитрих, переименованный в Теодориха, воспитанный при дворе как паж, сражался в 1470 году с бретонцами, потом, бок о бок со швейцарцами, с бургундцами при Грансоне и Морате в 1476 году. Он стал хлебодаром короля, который назначил его также судебным приставом в Анжу.

Эмбер де Батарне, которого Людовик повстречал ребенком на дороге из Вьена в Дофине и тотчас принял к себе на службу, последовал за ним в изгнание в Женапп и всю жизнь сохранял к себе его доверие. Став в 1461 году сеньором дю Бушажем, в следующем — капитаном Блэ и Дакса, а затем начальником отряда в сто копий во время походов в Гасконь и Гиень, он каждый год получал новые доказательства неизменной щедрости: смотритель портов и дорог, досмотрщик соляных амбаров в сенешальстве Лиона; обла-датель ренты с доходов от нескольких кастелянств в Дофине; капитан Мон-Сен-Мишеля, опирающийся на лейтенантов, которые были его родственниками или друзьями (1464); капитан замка Меан-сюр-Иевр и смотритель соляного амбара в Бурже (1465); наконец, постельничий в 1468 году. При этом каждое исполненное поручение приносило ему владения и поместья, которые трудно подсчитать, настолько длинен список королевских даров. Денег у него было вдосталь, и он еще расширил свои внушительные земельные владения путем многочисленных приобретений: в Турени — имение Бридоре (между Лошем и Шатильоном), которое он сделал своей обычной резиденцией; в Берри — Мулен; в Гаскони — Ош, купленный в 1474 году у Филиппа де ла Мотта, вестового, который получил его в благодарность за свои услуги. Король восстановил для него графство Фрезансак и повысил титул в его пользу, потом сделал имение Бушаж баронством.

Еще один спутник по изгнанию в Дофине и Женапп Жан Бурре — тоже не был забыт и не прозябал в бедности. Этот человек, про которого говорили, что его ум и манеры лишены утонченности и достойны презрения, получал самые доверительные поручения и под конец жизни сколотил невероятное состояние, притом что ничем не был обязан своим предкам. Его имя навеки связано с замком Плесси-Бурре, но у него, по меньшей мере, было еще четыре: Жарзе — самый большой и красивый, одно из богатейших строений Анжу, в поместье, приобретенном в 1465 году (его сожгли в 1793-м); Кудре, Лонге и Антрамм, тоже разрушенные. И это не считая нескольких домов в его родном городке Шато-Гонтье, дома в Туре на улице де ла Сельри, еще одного в Амбуазе на берегах Луары и особняка в Париже.

В наших учебниках говорится, что средневековый феодал располагал вдовами и дочерьми-сиротами своих вассалов, быстро и по своему усмотрению выдавая их замуж за людей, способных исполнять воинскую повинность, зачастую вопреки желанию рода, который сделал бы иной выбор. По правде говоря, подобные конфликты и силой навязанные брачные союзы были более редким делом, чем нас уверяют некоторые авторы, стараясь создать отталкивающую картину феодализма.

Людовик XI, во всяком случае, не злоупотреблял так называемым феодальным правом, даже правом сюзерена. Он стремился не сохранить вотчины за боеспособными рыцарями, а во имя общего блага и государственных интересов отблагодарить советников, чиновников всякого ранга, преданных слуг, и те оказывались таким образом связаны с семьями, которые иначе бы их не приняли. Подобное вмешательство в личную жизнь, которое из-за угроз и принуждений порой принимало драматический оборот, шокировало тем более, что почти всегда шло вразрез с интересами родственников, строивших иные планы. Король не проявлял щепетильности, использовал любые средства, внимательно и упорно следил за продвижением подобных дел, никогда не отказываясь от задуманного. Приходится констатировать, что он стремился не только облагодетельствовать какого-ни-будь своего слугу, но и ослабить и унизить род, не внушавший ему доверия. Тогда он навязывал такому клану худородного человека, обязанного сим странным счастием только работе, выполненной для своего господина, — порой это была неприглядная работенка, столь же подлая, как и его происхождение.

Жорж де Брилак, вельможа, принадлежащий к Орлеанской партии, был вынужден выдать свою дочь за некоего Люка — камер-лакея, человека с худой славой. С другой стороны, король сосватал мадемуазель де ла Берандьер, сироту и богатую наследницу из Анжу, за одного из своих ловчих — Рене де ла Роша. Он приказал силой забрать от деда другую сироту, двенадцати лет от роду, чтобы выдать ее за камер-лакея, а мадам де Пюзаньи, вдову одного феодала из Сентонжа, принудили выйти замуж за шотландца из королевской гвардии.