– Магоны, – сухо сказал Тахар. – И вообще там… можно жить. Туда иногда приходят из Идориса. Не мы одни такие умные.

«И не вы одни встретили тамошнего призорца», – добавил про себя Оль.

– И теперь вы хотите уйти туда снова. Там лучше, чем здесь?

– Там всегда лето, – отрезала Алера, и тон ее давал понять: лета вполне достаточно, чтобы остаться навсегда где угодно.

– Там никто не думает, что остальные должны жить так, как хочется ему, – проворчал Тахар, и Олю снова стало неловко за свою резкость в лекарне.

– А магонки отрезают себе язык, когда уходят к мужу, – добавил Элай, и было непонятно, шутит он или нет. – Только представь себе целый край, в котором не слышно бабьего визга.

Оль растерянно переводил взгляд с одного лица на другое и не мог решить, как относиться к услышанному: как к шутке или как к удивительному открытию. И еще ему хотелось заорать: а как же я, что буду делать я, если вы уйдете? Отчего-то больше всего Оля потрясло не то, что кто-то может пройти в магонов край и не то, что сидящие перед ним люди всерьез желают уйти туда навсегда, а то, что его собираются бросить на произвол судьбы.

Как это так? Полмесяца таскались за ним хвостом, заставили привыкнуть к надежному плечу рядом, а теперь просто помашут ручками, пройдут через порталы – а ты крутись как знаешь? Это ж все равно что утопающего дотащить до половины реки, а потом разжать руки и броситься нырять за красивыми ракушками!

Впервые в жизни Оль, обученный маг, гласник немаленького города, сам всерьез нуждался в защите. И всерьез поверил, что получил ее. Потому теперь он ощущал себя обманутым дважды: в первый раз – когда молчаливо признал неспособность постоять за себя, а второй раз – когда понял, что вот-вот лишится обретенного чувства хоть какой-то безопасности.

Конечно, останется еще Ыч, очень серьезно воспринимавший свое «помогащая». И Кальен, который нынче шатается на грани в точности так же, как Оль. И, конечно, можно просто уехать в Эллор, потому что здесь гласный маг уже мало на что пригоден. Настолько не пригоден, что никто в Мошуке не осудит и не загрустит, а многие так и вовсе вздохнут с облегчением.

Ну почему, почему он не отправился в Недру, зачем остался в городе со своими наивными глупостями? Нельзя спасти тех, кто не хочет быть спасенным. Особенно когда самому вот-вот придется спасаться от них же.

Уехать в Эллор – обрести безопасность и расписаться в своей несостоятельности, даже не как гласника, а просто как мага, жизненная задача которого – помогать людям.

Остаться в Мошуке – расписаться в собственном скудоумии и почти наверняка погибнуть, когда очередной гном решит, что это из-за твоего косого взгляда у него на заду выскочил чирей.

А ведь совсем недавно Алера говорила: «Бросай этот гиблый Мошук». Только вот забыла добавить что-нибудь вроде «Потому что скоро ты останешься один».

А он сказал, что не бросит. И скорее согласится быть намотанным на ветки, но не сойти со своего маговского пути.

Ну надо ж было предсказательскому дару пропасть! Как будто мало того, что вокруг сплошное безумие, так еще и бултыхайся в нем безо всякой подсказки!

Теперь Оль уже не был так уверен, что хочет положить свою жизнь за идею. Особенно – за такую идею, которая хорошо звучала в предсказуемом мире, а в нынешнем выглядела так глупо и жалко. Разве неправ был Тахар, когда говорил, что ради правильных вещей требуется жить, а не гордо умирать?

Вот и сидишь ты тут, гласный маг, защитник и опекатор людей – что ты будешь делать со своей магией, назначением и упрямством, когда люди пойдут друг против друга и против тебя? Торочить о своем маговском назначении? О благе для всех?

Как бы не так. Ты будешь защищать себя. И тех, кто будет на твоей стороне.

Потому что вы, маги, защитники и опекаторы – в точности такие, как люди, а люди – в точности такие же, как звери, которые сбиваются в стаи во время опасности, и стая тем злее, чем страшнее беда. Так что ты, гласный маг, привыкший считать себя стоящим чуточку над людьми – ты точно так же должен выбрать себе стаю и рявкать с ней в один голос.

И тут Оль наконец понял, что движет тремя друзьями, которые не желают рявкать в чужой стае и распутывать сложные узлы. Они еще могут спрыгнуть с этого обоза и уйти туда, где будет спокойно. Где не придется продираться через все, что предстоит гибнущему краю, пересматривать свои привязанности и привычки, придумывать себе новые идеи и выбирать сторону, чтобы выжить.

Разве они неправы в своем желании уйти? Разве можно осудить их за желание жить? Просто жить дальше, ничего не меняя в себе и не теряя тех, кого немыслимо было бы потерять?

Картины будущего на этих двух дорогах – остаться или уйти – встали перед глазами Оля с отчаянной ясностью. И он понял, что сам с радостью рванул бы с тремя друзьями в магонов Азугай.

Это неожиданное, детское стремление сбежать, разрубив одним махом неподдающийся жуткий узел, заполнило его сознание полностью, даже с горкой, не оставив и крохи места какой-либо иной мысли. И от того, что он не сможет пройти через портал, гласнику стало вдруг до того обидно, что он даже рассердился – всерьез, до сжатых кулаков и покрасневших щек.

Наваждение длилось всего несколько вздохов. Потом стало оседать, как пена на молоке, оставляя лишь недоумение – разве такая малость могла занять так много места? Появились другие мысли: о городе, что трясется в конвульсиях, о матери, которая ждет в Эллоре, об Умме, для которой он оставался едва ли не последней связью с большим миром… О тех, кто отправился в Недру и кто будет весьма разочарован, если по возвращении застанет на месте Мошука выгоревшую равнину. Об Эйле с ее мягкой кошачьей грацией – Эйле, которая приносила в его жизнь толику той самой магии, которую нельзя наколдовать, будь ты хоть лучшим магом в мире и Мирах. Вспомнив об Эйле, Оль вдруг понял, что почти не виделся с ней после возвращения из Эллора, а подумав про это, немедленно соскучился.

Он глубоко вдохнул, заставил себя разжать кулаки и сказал:

– Вы верно решили. Тут бы вам трудно пришлось. Люди-то нынче злые, вскидчивые, а вы… Не такие, как надо, чтоб сойти за обыкновенных. Ты, Тахар, еще прижился бы, а эти двое… Алеру за ее длинный язык здесь забьют лопатой раньше или позже. Да и Элая за его гримасы.

Эльф презрительно двинул челюстью и прищурил зеленые глаза. Алера, против ожидания, ничего не сказала, но прищурилась в точности так же, и удивительным образом по выражению ее лица Оль понял каждое слово, которое она не произнесла.

В сенях глухо хлопнуло, и все обернулись к двери. Мавка лишь лениво дернула ухом, а потом, прислушавшись, вскочила, наклонила голову и тихонько зарычала.

* * *

Крики, которые неслись от птичьего двора, и звон мечей от городской вязницы не переполошили людей, как это случилось бы в любой другой день.

Сегодня в Мошуке хозяйничал западный ветер. Он с возбужденным воем носился по улицам, бросал в лица горожан запахи крови и гари – порывисто, полными горстями, с восторгом.