В глазах Рауля метались искры.

– Я ни слова не понимаю из того, что вы говорите, – угрюмо проворчала Амандина.

Вновь раздался заразительный смех итальянки.

– Что ж, видно, мне придется показать, как мы, тибетские буддисты, научились умирать. Вот уже несколько тысячелетий, как смерть для нас является наукой, а не ударом судьбы. Завтра я возьму вас с собой на практические занятия. К счастью, у нас почти везде есть местные представительства – даже в Париже!

Как дух, попавший в рабство плоти, заслуживает зваться плотским, так и плоть заслуживает зваться одухотворенной, если вся она подчинена духу.

Св. Иероним. «Комментарий к речениям пророка Исаии».

Отрывок из работы Фрэнсиса Разорбака «Эта неизвестная смерть»

В тот вечер в тибетском храме Парижа монахи читали молитвы по умирающему человеку. Окутанные клубами дыма от курившихся благовоний, огромные толстые статуи насмешливо взирали на нас с Раулем, Стефанией и Амандиной. Я догадался, как эта вера сумела увлечь нашу итальянку: буддистская религия посвящена культу существ с чувством юмора.

Но тут до меня дошло, что такой вывод был слишком скоропалительным. Это были не тибетские, а китайские будды. Тибетские будды намного худее и серьезнее. Должно быть, опростоволосилось министерство по делам религий, но тибетцы не стали протестовать и потихоньку приучились жить среди китайских будд, которым поклонялись захватчики Тибета. Их преследователи. Те, кто уничтожал их народ.

Нас приветствовали совершенно незнакомые люди с бритыми головами, блестевшими как отшлифованные. Они были в желтых одеждах и вращали деревянные барабаны, покрыты надписями. Кто-то монотонно читал тексты, в которых я не понимал ни единого слова.

Затем монахи обступили распростертое тело умирающего. Стефания предложила нам подойти ближе.

Лама произносил слова, которые наша подруга-полиглот тут же переводила на французский.

«О сын благородной семьи, пришло то, что называют смертью!

Этот мир покидаешь не только ты, это происходит с каждым.

Так не испытывай желаний и тоски об этой жизни.

Даже если тоска и желания охватят тебя, ты не сможешь остаться, ты сможешь только блуждать в сансаре[21]. Не желай, не тоскуй. Помни о Трех Драгоценностях[22].

О сын благородной семьи! Какие бы устрашающие видения ни возникли в бардо абсолютной сути[23](интересно, что это: зона за Мохом-1, где нападают агрессивные пузыри воспоминаний?), не забывай слова, что я скажу тебе: иди вперед, храня в сердце их смысл. Именно в них тайная суть Познания:

«Когда меня осеняет бардо абсолютной сути, я отрину все мысли, полные страха и ужаса, я пойму, что все, что предо мной возникает, есть проявление моего сознания, я узнаю, что таков вид бардо.

Сейчас, в этот решающий миг, я не устрашусь мирных и гневных ликов – моих же проявлений».

О сын благородной семьи! Если ты не познаешь, что это твои проявления, какой бы медитацией ни занимался ты при жизни, – если ты не прислушаешься к тому, чему научился, цвета испугают тебя, звуки введут в смятение и лучи света устрашат.

Не постигнув этого абсолютного ключа к учению, ты не познаешь звуков, цветов и лучей и будешь блуждать в сансаре!»

Слова, которые произносил лама, точно описывали то, что пережили Жан Брессон и Стефания, пройдя через первую коматозную стену. Жан заблудился в бардо абсолютной сути, а Стефания сумела этого избежать.

Один из монахов склонился над умирающим и принялся что-то делать.

– Он пережимает ему сонную артерию, чтобы тот перестал цепляться за жизнь и заснул, – пояснила нам Стефания. – Когда дыхание выйдет из центрального канала энергетической циркуляции и умирающий не сможет больше воспользоваться латеральными каналами, он будет вынужден покинуть тело и уйти через ворота Брахмы.

– Эй! Этот тип прямо на наших глазах убивает человека! – в панике воскликнул я.

На лице Амандины читалось отвращение. Стефания мягко смотрела на меня. Я вдруг подумал, что сам занимался тем же, что и этот лама. Во имя танатонавтики я убивал людей, отправляя их в путешествие на Континент Мертвых. Сто двадцать три «подопытных кролика» умерщвлено моими стараниями. И я замолчал.

– А что такое ворота Брахмы? – спросил Рауль.

– Ворота Брахмы – это отверстие, через которое душа выходит из нашего тела. Это точка на темени, отстоящая на восемь пальцев от корней волос, – ответила Стефания.

Рауль пометил в записной книжке расположение «ворот Брахмы». Ведь это был порт, из которого мы отправлялись на Континент Мертвых.

Обратившись к агонизирующему человеку, лама заговорил о первом бардо, первом мире смерти, куда тот скоро прибудет. Он описал его как «мир веры в себя».

– Вот сейчас, в промежутке между прекращением дыхательной активности и остановкой внутренних токов, дыхание поглощается центральным энергоканалом, – прошептала Стефания. – В таком теле сознания больше не существует. Чем крепче человек, тем дольше длится эта фаза. Если человек совершенно здоров, то умирание может продолжаться до трех с половиной суток. Именно поэтому мы не хороним и не вскрываем тела умерших, пока не пройдет четыре дня с момента кончины. И напротив, если покойник погряз в грехах и его тонкие каналы загрязнены, это длится не более секунды.

– Для чего нужны эти четыре дня? – спросил я.

– Для того чтобы человек успел найти дорогу к свету.

В тибетском буддизме были ответы решительно на все. Я с ужасом вспомнил рассказы о людях, погребенных заживо и очнувшихся в гробу глубоко под землей. Они были похоронены слишком рано! Некоторые из них еще долго и отчаянно колотили по стенкам, пока не задохнулись. Другим повезло, и случайный прохожий или кладбищенский сторож услышали крики о помощи. Такие случаи считались чудом. Некоторые люди даже требовали, чтобы их хоронили вместе с колоколом, чтобы они могли зазвонить в него, если очнутся в гробу. А что, если человек придет в себя в печи крематория? Нет, уж лучше подождать четыре дня…

Раньше не делали различий между смертью и глубокой комой и часто хоронили еще живых. А что сегодня?