окружающих высотах расположились зенитные пушки и пулеметы. Казалось, все было предусмотрено. Но глубокий овраг, выходивший в ущелье, немцы не охраняли. Им и решили воспользоваться партизаны для отхода после выполнения задания.

На виадуке поезда должны были следовать на малой скорости: таков порядок. По требованию Лабуда машинист еще замедлил ход, и группа Лабуда, кроме самого командира, спрыгнула на виадук. Состав как ни в чем не бывало проследовал своим путем.

Наступил самый ответственный этап операции. Один неверный шаг мог стоить жизни. «Пока нам сопутствует удача», — подумала Гордана. Синиша Маркович и Влада Зечевич закладывали взрывчатку, а они с Маричем вели наблюдение за бункерами. От тишины и разреженного горного воздуха немного закладывало уши. Гордане казалось, что Маркович и Зечевич слишком копаются. «В любую минуту на виадуке может появиться немецкий патруль, и тогда… — При этой мысли ей стало страшно. — Лучше не думать об этом. Как-то дела у Лабуда, ведь он остался один на паровозе?»

Через несколько минут состав должен был вернуться. Ему была отведена роль детонатора: своими колесами наехать на мины, прикрепленные к рельсам.

На войне всегда приходится жертвовать малым ради большого. Под большим подразумевалось одно слово — Свобода. Где-то там, на Дрине, на Руднике, громыхают тяжелые орудия. Каждый занят своим делом. Вот и эти герои, повисшие над пропастью, уже целых пять минут играют со смертью. Все их действия подчинены одной цели — как можно лучше исполнить свой долг. Вдалеке раздался свисток паровоза. Это Лабуд подавал сигнал, напоминая: «Побыстрее заканчивайте, всем покинуть виадук, я иду-у-у!»

Колеса вагонов постукивали на стыках рельсов. Шум приближавшегося поезда нарастал с каждой секундой, заполняя собой все ущелье. Свисток паровоза зловеще ломился сквозь мрак ночи. Влада спешил закончить минирование. У них оставалось всего несколько минут. Наконец мины и взрывчатка были установлены.

Влада приказал Марковичу наблюдать за бункерами, а сам взял Гордану за руку и подвел ее к железным перилам виадука, к которым была привязана веревка, уходящая в темную бездну ущелья. «Не бойся, Марич уже там, внизу. Давай живее!»

Гордана стиснула зубы, крепко ухватилась за веревку обеими руками и стала опускаться на дно ущелья. Земля быстро приближалась. Невдалеке темнела каменная стена ущелья. На фоне ночного неба проступали силуэты бункеров. Гордане показалось, что спуск никогда не кончится и она так и зависнет между небом и землей. Но внезапное прикосновение к лицу холодных и острых веток кустарника вернуло ей способность сознавать действительность. Она устало рухнула на землю и на мгновение расслабилась. Никогда ранее не ощущала она так глубоко запах земли. У ее ног беззаботно журчал горный ручей. Она не знала, что там, на виадуке, уже произошло то, чего они опасались больше всего: появился немецкий патруль.

Влада Зечевич еще не закончил спуск, когда между металлическими фермами виадука грянули выстрелы. Это Синиша Маркович открыл огонь по немецкому патрулю. Помочь Марковичу было невозможно. Как по сигналу, почти одновременно открыли огонь из пушек и пулеметов все огневые точки немцев в районе виадука. Совсем близко послышался очередной свисток паровоза. От вспышек выстрелов, разрывов гранат и снарядов темнота расступилась. Немцы вели огонь наугад, во все стороны. Поезд был уже рядом. Зечевич дал команду отходить и вместе с Горданой и Маричем побежал по оврагу. Только Синиша Маркович не мог выполнить приказание Зечевича. Он остался на виадуке навсегда.

Поезд с грохотом влетел на виадук, и мощный взрыв сотряс горное ущелье. Металлические фермы моста лопнули и рухнули вниз. Следом за ними один за другим падали в пропасть локомотив, вагоны и платформы. Вагоны загорелись, и черный дым пополз по ущелью.

Партизаны возвращались назад с сознанием выполненного долга, им не стыдно будет посмотреть в глаза товарищам. Они шли, соблюдая все меры предосторожности, так как всюду был враг. И все же не убереглись. В Дучинском Гае наскочили на патруль недичевцев и в стычке потеряли Марича. Юноша был убит пулей в сердце и даже не вскрикнул, падая из седла. Смерть Марича потрясла всех, особенно Зечевича. Несколько километров он вез тело юноши в своем седле, пока не выбрал место, где бы его захоронить. Могилу копали штыками и руками. Зечевич завернул тело юноши в шинель, а когда все было кончено, он еще долго стоял над холмиком земли, вытирая рукавом слезы. Всю дорогу он не проронил ни слова, а по возвращении в роту сразу же уединился на вершине холма, и долго сидел там, бессмысленно глядя на ленту дороги. Горечь от утраты боевых товарищей усиливалась от предчувствия какой-то беды. В груди у него было пусто и одиноко.

Вечерело. Время от времени со стороны гор налетал свежий ветерок. Влада почувствовал, что начинает зябнуть, и встал, чтобы направиться в роту. Вдруг на дороге он заметил женщину, которая двигалась в его направлении. Он сразу узнал ее — это была Елена. В черных резиновых сапожках, в шерстяной вязаной юбке и желтом кожухе, расшитом орнаментом, в своей обычной шерстяной шали, она шла спокойно и неторопливо.

Влада не мог понять, почему Елена оказалась в этих местах. Что она здесь делает? Он долго не решался окликнуть ее. Мысли о жене терзали его душу. Сколько ни убеждал он себя забыть о ней, ничего не получалось. Наоборот, его любовь к ней, казалось, становилась все сильнее. Легче, видно, человеку обуздать горную реку, перегородив ее плотиной, чем свои чувства. Любовь и ревность перемешались в его сердце, и он не мог сказать, что одержит верх.

Елена в одной руке несла корзинку, а другой придерживала подол юбки, чтобы не запачкать ее в дорожной грязи. Зечевич наконец совладал с собой и окликнул жену.

Она прошла несколько шагов и лишь после этого повернулась в его сторону.

— Это ты, Влада? — с полным безразличием спросила она. — Вот не ожидала тебя встретить.

Влада, внешне суровый и насупленный, внутри весь разрывался от противоречивых желаний. Ему хотелось одновременно и броситься к ней с распростертыми объятиями, и убить ее. Но он переборол себя и внешне сохранял спокойствие и достоинство. В его взгляде Елена прочитала глубокое презрение. Она хотела смягчить мужа, подошла к нему ближе и протянула руку, намереваясь дотронуться до его груди.

— Сколько дней ищу тебя, — фальшивым, неискренним голосом произнесла она, — во всех селах побывала, все леса обошла.

В груди у Влады словно что-то оборвалось. Он вздрогнул и отпрянул от ее протянутой руки.

— Не подходи, потаскуха! Врешь все! Не меня искала. Мне все известно.

Она остановилась, рука ее повисла в воздухе. В глазах мелькнул страх, но