шло по плану. Лабуд убеждался в этом, обходя высоту, по гребню которой располагались роты его отряда. Одна из рот во главе с комиссаром ушла за овраг и там устроила отсечную позицию, чтобы ударить четникам во фланг.

— Без команды не стрелять! — предупреждал Лабуд, переходя от бойца к бойцу. — Ждите красную ракету. Подпустим их как можно ближе, забросаем гранатами и ударим в штыки… Проверьте оружие, приготовьтесь.

Лабуд старался казаться спокойным и уверенным. Волнение перед боем — дело обычное. Зато с началом боя он всегда ощущал прилив новых сил, а возникавшие вопросы решал быстро и четко. Лабуд все чаще посматривал на часы, но время, казалось, остановилось.

Между тем начинало светать. Вдруг из села донеслись первые выстрелы. Через минуту стрельба охватила уже все село, небо рассекали сотни трассирующих пуль.

Расчет комиссара оказался верным. Четники, решив, что им в руки идет легкая добыча, бросились преследовать взвод Лолича.

Лабуду было хорошо видно, как, отстреливаясь на ходу, отступал взвод Лолича. Вскоре он вышел к позиции отряда. Потерь у Лолича не было, за исключением одного раненого, которого Лабуд приказал отправить в лазарет.

— Едва ноги унесли, — рассказывал Лолич. — Когда мы открыли огонь, они повыскакивали из домов. Ну и паника поднялась! Слышишь, до сих пор орут.

Лабуд стоял на одном колене, укрывшись за кустом. В одной руке он держал ракетницу, в другой — гранату. Рядом с ним лежал ручной пулемет. Голоса четников приближались. Пули, как злые осы, свистели над головой, секли ветки кустарника. Справа и слева от Лабуда лежали в цепи партизаны, но он их не замечал. Сердце у него билось учащенно. Окружающая обстановка казалась какой-то нереальной. Время и пространство сплелись в единый узел. Напряжение достигло предела. Все его существо было охвачено стремлением одолеть врага и выжить. В сознании Лабуда то и дело возникал образ Горданы. При виде врага страх с Лабуда как рукой сняло. Он сразу успокоился и стал самим собой.

«Еще рано, еще не время, — говорил он себе, не отрывая взгляда от темных фигур неприятеля. — Надо подпустить их как можно ближе».

Четники продвигались быстро, почти бегом, а Лабуду казалось, что они стоят на месте. Свет наступавшего дня только-только коснулся неба и еще не очень четко отделил небосвод от земли. Четники шли группами человек по десять и представляли собой отличную мишень для гранатометчиков и пулеметчиков. Когда они приблизились к позиции отряда на расстояние пятьдесят метров, Лабуд выпустил ракету. Над высотой повис огненный купол, оттеснив темно-серое небо. Стали отчетливо видны черные силуэты четников, казалось, до них можно-достать рукой.

В мгновение ока гребень высоты превратился в огненный гейзер. Перед четниками пролегла смертельная преграда. Больше ничего не существовало, кроме взрывов гранат, ливня свинца, предсмертных криков и стонов раненых. Лабуд видел, как падали четники. Они валялись, словно снопы пшеницы, разбросанные по полю для просушки. Повсюду на снегу чернели темные пятна земли, выброшенной взрывами гранат.

— Товарищи, в атаку, вперед! — крикнул во весь голос Лабуд, заметив, что четники стали отползать назад.

Первым призыв командира поддержал Космаец. За ним поднялась вся цепь. Снег сыпал крупными хлопьями, словно спешил поскорее стереть с лица земли следы кровавой схватки. Космай почти не был виден, но Лабуд ощущал его присутствие, как понимал он и то, что опасность еще не миновала. Поэтому он спешил и требовал, чтобы бойцы шли как можно быстрее.

Не останавливаясь, отряд проскочил село, миновал поле неубранной кукурузы, спустился в овраг, а оттуда начал подниматься по склону горы. Лабуд потерял представление о времени. Он был весь мокрый от пота, плечо ныло от ремня пулемета. Ему уже казалось, что они в безопасности, когда рядом взметнулся столб камней и снега, поднятый взрывом гранаты. Другую гранату он успел поймать в воздухе и отбросить в сторону.

Немцы выскочили из тумана, словно привидения, всего в пятидесяти метрах от партизан и обрушили на них ливень из пуль и гранат. Лабуд бросился в ближайшую яму и открыл ответный огонь. В двух шагах от себя он увидел Владу Зечевича. Его лицо было залито кровью. Между ними лежало еще два неподвижных тела. Немцы не давали поднять головы, их пули вздымали снежную пыль. Вдруг Лабуд услышал выстрелы минометов и понял, что дела отряда совсем, плохи. Но он не собирался умирать и плотнее прижал к плечу приклад ручного пулемета.

— Отходите, я вас прикрою! — крикнул он бойцам, и в то же мгновение его ослепил свет разорвавшейся мины. Взрывной волной его перевернуло и отбросило в сторону. Ткнувшись лицом в снег, он потерял сознание.

Когда Лабуд пришел в себя, бой давно уже кончился. Небо по-прежнему было затянуто облаками, но снег прекратился. Кругом стояла тишина. Лабуд повернул голову и увидел рядом с собой нескольких раненых бойцов, сидевших около костра. Повсюду валялось оружие и снаряжение, на белом снегу выделялись кровавыми пятнами использованные бинты.

Собравшись с силами, Лабуд встал. Ноги дрожали от слабости, в голове шумело.

— Гордана, где мы находимся? Где комиссар? — спросил Лабуд. Но Гордана была занята перевязкой раненого и не слышала его вопроса.

— Комиссара больше нет, — вместо Горданы ответил Космаец. — Мы его похоронили вон у того дуба, — показал он рукой в сторону высокого дерева метрах в сорока от костра. — Эх, не увидим мы больше нашего любимого товарища Шумадинца.

Лабуд, шатаясь словно пьяный, добрел до могилы комиссара и сел на землю, обхватив голову руками. Все его существо протестовало против случившегося. Но отрицать очевидное было невозможно — отряда больше не существовало. От него осталась горстка людей, к тому же в большинстве своем раненных и контуженных. Лабуду казалось, что бойцы и командиры смотрят на него с презрением и укором, что ему больше не доверяют. Их молчание он воспринимал как осуждение.

Его приговор самому себе был скор и решителен. Лабуд вытащил из кобуры пистолет и посмотрел на него долгим взглядом как на спасителя. Темное дуло пистолета обещало освобождение от всех тягот и забот. Лабуду не было страшно — он чувствовал какое-то беспредельное опустошение. Холодный металл ткнулся в висок, и в этот же момент щелкнул курок. Звук удара спускового механизма о патрон прозвучал для Лабуда как выстрел. Но самого выстрела не последовало. Осечка! Лабуд, сохраняя самообладание, перезарядил пистолет и даже посмотрел на траекторию испорченного патрона и место его падения. Но проделывать все во второй раз ему было нелегко. Сейчас в патроннике находился последний патрон. «А если и он откажет? — пронеслось в мозгу Лабуда. — Нет, такого не бывает!»

Действительно, второй патрон был исправен,