Исаак и сам не вполне уверен в своей правоте и потому говорить решительно и твердо не может; но его злит, что он так неосторожно выдал свой план, оттого и не хочет теперь от него отступиться.

– Он сделает так, как я хочу! – заявляет вдруг он. И угрожающе возвышает голос, на случай если Ингер не расслышала: – Да смотри, сколько твоей душе угодно, на меня, но больше я ничего не скажу. Там школа, сам участок находится в самой середке округа, и все такое, и какие это у него мысли в голове? С таким сыном, как он, того и гляди, помрешь с голоду, по-твоему, это лучше? И вот я спрашиваю, как это получилось, что моя собственная плоть и кровь может пойти против… против моей собственной плоти и крови?

Исаак умолк. Он понимал, что чем больше говорит, тем меньше это помогает делу. Он хотел было переменить праздничное платье, в каком ездил в село, но раздумал и остался в чем был – какая от того польза?

– Попробуй поговори с Элесеусом, – сказал он.

Ингер ответила:

– Лучше сам поговори. Меня он не послушает.

Ну конечно, Исаак – всему голова, он и сам это знает, пусть только Элесеус попробует пикнуть! Но, опасаясь, быть может, поражения, Исаак уклончиво говорит:

– Конечно, могу, могу и сам поговорить. Но, кроме этих дел, мне ведь приходится и о многом другом думать.

– Вот как? – изумленно спрашивает Ингер.

Исаак снова уходит, правда, недалеко, в самый конец своего участка, но, во всяком случае, уходит. Он скрывает какой-то секрет, он хочет спрятаться. А дело вот в чем: он ведь привез из села и третью новость, она куда важнее всех остальных, неизмеримо важнее, он спрятал ее на опушке леса. Вот она стоит, закутанная в мешковину и бумагу, он раскутывает ее, оказывается, это большая машина. Красная с синим, чудесная, с множеством зубцов и ножей, с рукоятками, колесиками, винтами, – косилка. Разумеется, и новая лошадь не случайно приведена именно сегодня – ради косилки.

Он стоит и с невероятным напряжением припоминает с начала и до конца описание, которое ему прочитал торговец; укрепляет в одном месте стальную пружину, в другом подвигает шкворень, потом смазывает каждое колесцо, каждое отверстие, тщательно осматривает весь механизм. Никогда прежде не доводилось Исааку переживать такую минуту. Взять в руки перо и написать на документе свою фамилию – это тоже большой риск, это тоже непросто. Все равно что подогнать множество кривых ножей у бороны для обработки целины. Или установить большую циркулярную пилу на лесопилке так, чтобы она проходила точка в точку по центру, не отклоняясь ни на запад, ни на восток, и не отскочила, чего доброго, к потолку! Но косилка – этакая махина из стальных прутьев, и крюков, и всяких приспособлений, и сотен винтов, – да швейная машина Ингер против нее сущая пустяковина!

И вот Исаак сам впрягается в косилку и пробует машину. Вот она, великая минута. Потому-то он и решил остаться один на один с машиной и сам выступить в роли лошади. Вдруг машину плохо собрали и она не станет работать, с треском развалившись на куски! Но этого не случилось, машина стала резать траву. Да и как же иначе, Исаак проторчал здесь не один час, изучая ее. Вон уже и солнце закатилось. Он снова впрягается в косилку, и снова машина режет траву. Попробовала бы не резать, этого еще не хватало!

Когда после жаркого дня на землю пала обильная роса и сыновья стали отбивать косы, готовясь к завтрашней работе, Исаак подошел к дому.

– Повесьте на сегодня косы, – сказал он. – Возьмите новую лошадь и отведите на опушку!

Исаак не пошел в избу и не стал есть, хотя все уже поужинали, а покрутился по двору и опять ушел.

– Запрягать телегу? – крикнул вдогонку Сиверт.

– Нет, – ответил отец и не останавливаясь пошел дальше.

Он был до того преисполнен тайны и гордости и выступал с такой многозначительностью, что даже как-то приседал на каждом шагу. Если он шел на смерть и погибель, то тогда он проявлял истинную храбрость, ибо в руках у него не было ничего для защиты.

Когда сыновья, придя с лошадью, увидели косилку, они так и застыли. Это была первая косилка в здешних местах, первая в селе, красная с синим, она радовала человеческий глаз. Отец, глава дома, бросил равнодушным, самым обыкновенным голосом:

– Запрягайте!

Они запрягли лошадь в косилку.

И вот косилка трогается, отец правит лошадью. Брр! – бурчит машина, срезая траву, сыновья улыбаясь бегут следом, просто так, ничего не делая. Отец останавливается и оглядывается назад.

– Ничего, но надо бы почище!

Он подвинчивает несколько винтов, чтоб опустить ножи ближе к земле, и снова трогается, проверяя, как работает косилка. Нет, ряд получается неровный, нехороший, ножи подскакивают, отец перебрасывается с сыновьями несколькими словами, Элесеус берет описание машины и читает его.

– Здесь сказано, что, когда пускаешь машину в ход, надо сесть на сиденье, тогда она устойчивее, – говорит он.

– Ну да, – говорит отец. – Я и сам знаю, – отвечает он, – я ведь все изучил.

Он садится на сиденье и едет, машина идет устойчивее. Вдруг она перестает косить, все ножи разом останавливаются. Тпру! Что такое? Отец соскакивает с сиденья, высокомерия как не бывало, перепуганный и растерянный, он склоняется над машиной. Отец и сыновья внимательно осматривают ее: что-то не так, в руках у Элесеуса описание.

– Гляди-ка, вон в траве валяется маленький болтик! – кричит Сиверт, поднимая болтик с земли.

– Как хорошо, что ты нашел его, – говорит отец, словно только этого болтика и не хватало для полного порядка. – Я как раз его и искал.

Но они никак не могут найти для него отверстие, куда, к черту, девалось отверстие для болтика?

– Вот оно! – говорит Элесеус и показывает отверстие.

Должно быть, Элесеус чувствует свое превосходство, ведь для всех очевидно, что он хорошо разбирается в книжном описании, он излишне долго ищет отверстие для болта, потом говорит:

– Судя по рисунку, болт надо вставить сюда!

– Ясное дело, сюда, – говорит отец, – здесь он и был. – И чтоб придать себе форсу, велит Сиверту поискать, нет ли в траве других болтов. – Должен быть еще один, – говорит он с таким важным видом, словно помнит их все наизусть. – Больше нет? Ну, стало быть, теперь все в порядке!

И снова собирается трогать.

– Да нет, не так! – кричит Элесеус. Он стоит, в руках у него описание с рисунком, в руках у него закон, его никак не объедешь. – Вот эта пружинка должна быть наверху.

– А? – спрашивает отец.

– У тебя она внизу, ты привинтил ее снизу. Это стальная пружинка, она должна быть наверху, а то болт опять выскочит и ножи остановятся. Вот тут на рисунке видно.

– Я не захватил очков и потому не вижу рисунка, – говорит отец значительно смиреннее. – Возьми и привинти пружину как надо. Но только сделай это как следует! Не будь так далеко, я сходил бы за очками.