Он залпом выпил содержимое стаканчика. Все последовали его примеру.

Второй тост поднял командир экипажа «Ми-17» майор Анатолий Дорин. Встав со стаканчиком в огромной ладони, он произнес:

– Ребята, хочу выпить за всех нас. За наше боевое братство и то общее дело, которое мы здесь выполняем. Кто-то на земле, кто-то в воздухе, а парни в морской форме сейчас несут боевую службу на кораблях в Средиземном море близ сирийских берегов. Их здесь с нами нет, но уверен: они бы сейчас с радостью подняли стаканы. Где бы ни были и что бы ни делали – мы всегда останемся русскими.

Шумно поддержав тост, офицеры и прапорщики выпили.

За столом постепенно разошелся разговор. Поначалу обсуждали прошедшую операцию, потом темы менялись каждые две минуты.

Третью порцию алкоголя, по давней армейской традиции, выпили стоя, молча и не чокаясь. За тех, кого уже не было…

Из комнаты отдыха разошлись далеко за полночь. Прощаясь на крыльце гостевого модуля, снайперы обнялись с летчиками, обменялись адресами и номерами мобильных телефонов.

А все потому, что в душе Андреева, Сурова и Грида теплилась надежда на то, что никакого задания Подгорный больше не даст. Что завтра поутру или максимум к обеду дремавший на стоянке небольшой самолет оторвется от бетона ВПП и унесет их на родину.

Устранив беспорядок в комнате отдыха, они спокойно перекурили и ретировались в свой трехместный номер. Пора было вздремнуть – вдруг команда на вылет последует рано утром…

Однако сон не шел. Дикая усталость после продолжительного дневного отдыха притупилась, а сознание будоражили воспоминания о недавней операции. Оставив включенной единственную настольную лампу, снайперы лежали на кроватях, курили и болтали о том о сем…

– Я вот чего не понимаю, – вяло рассуждал Валера. – Президент недавно подписал указ, позволяющий лишать мандата за отсутствие депутата на работе в течение тридцати дней. Я поначалу не понял и обрадовался: наконец-то на них нашлась управа! А то, как ни покажут по «ящику» голосование, – пустой зал; десяток человек – по типу дежурных – бегают по рядам и голосуют за отсутствующих коллег. И тут вдруг до меня дошло: тридцать дней! Только после отсутствия на работе в течение месяца их, возможно, лишат мандата. В общем, долго кашлял, плевался и думал. Но так и не понял, кому нужны такие депутаты.

– Ну да, есть в этом что-то демоническое и сверхъестественное, – согласился Суров. – Знаешь, Валера, как сказал Шекспир в восемнадцатом сонете: «Нельзя жить в обществе и быть свободным от проблем этого долбаного общества».

– Так прям и сказал?

– Почти. А если серьезно, то мой батя, будучи главным инженером крупного предприятия, сам регулярно увольнял работяг, которые прогуляли смену. Всего одну смену, заметь. Отсутствовал восемь рабочих часов у станка – до свиданья! Ищи новую работу.

– Я тоже этого не понимаю, – подал голос Андреев. – В конце концов, существует Трудовой кодекс, четко определяющий, что является прогулом, с какого момента он исчисляется и что за него полагается. Тридцать дней отсутствия на работе! В голове не укладывается.

– Выходит, что на наших депутатов Трудовой кодекс не распространяется, – вернулась эстафетная палочка к Гриду. – Получая запредельные зарплаты, сидя в чистых офисах, живя в бесплатных квартирах, имея кучу преференций и льгот, они, по факту, ничего не производят. Вспомните, сколько эти «творцы» мурыжили закон о допустимом промилле за рулем! То можно выпить банку пива, то нельзя… При этом каждое из решений пытались обосновать с научной точки зрения.

– Да что вы понимаете?! – взвился старлей. – Они – великие люди и заслуживают такой жизни! Они изобрели лекарство от рака и СПИДа, спасли человечество от ядерной войны, создали вечный двигатель, научили людей получать энергию из вакуума, и это далеко не полный список их достижений. Так что – молчать, хомячки! И дружно перед ними преклоняться!

– Ну, а если серьезно, то я не понимаю – они что, не граждане России, что ли? – обиженно бубнил прапорщик. – Почему на них не распространяется действие федеральных законов? Может, мы реально живем в параллельных мирах?..

В половине третьего Павел вышел покурить. Внутри модуля постоянно работали кондиционеры, вентилируя и охлаждая воздух, и все же на улице дышалось легче. Он присел на лавочку внутри шестигранной деревянной беседки и, наслаждаясь табачком, посмотрел в звездное небо.

Погода была чудесная: спокойно, тепло, слабый солоноватый ветерок, дувший с моря, слегка трепал волосы. Странно, но этой ночью даже не беспокоили ревом авиационные двигатели. Да и спецмашины появлялись в поле зрения редко.

Делая последнюю затяжку, Павел подумал: «Как же в этой стране было хорошо, когда не грохотали танки, не гремели взрывы и не трещали автоматные очереди! И чего людям не хватает, чтобы жить в мире и согласии?..»

Вернувшись в номер, он снова лег на кровать и, пытаясь заснуть, отвернулся к стенке.

– …Меньше всего в жизни я хотел бы снова оказаться в школе. Самые отвратительные воспоминания связаны именно с ней, – развивая очередную тему, почти шепотом делился сокровенным Женька Суров.

– Это почему же? Обычно всякий человек хотел бы вернуться в детские годы. Да и учился ты, я слышал, неплохо, – заметил прапорщик.

– Учился я хорошо. Да не в этом дело.

– А в чем же тогда?

– Понимаешь, нигде ребенок не получает столько унижения, как в школе, – я убедился в этом на собственной шкуре. Унижение исходит и от тупых учителей, считающих себя «авторитетами в законе», и от дебилов-одноклассников.

– Что-то в нашей сельской школе я такого не припомню.

– Ты постарше – наверное, в ваше время было по-другому.

– Да, постарше, – со вздохом подтвердил Грид. – Иной раз думаешь: как летит время! А главное, зачем и куда?! Уж лучше бы остановилось, ей богу.

– У меня, Валера, до сих пор дома хранится рисунок на листочке в клеточку – как мог, изобразил классе в седьмом влюбленную парочку на пляже. Мускулистый чувак держит за руку деваху, он в плавках, она в купальнике. Ничего крамольного. Напротив, сплошная идиллия: светит солнце, плещутся волны, песочек, хижины с соломенными крышами, и парочка, глядящая вдаль. В будущее, так сказать.

– И что же?

– А то. Рисунок этот вернули моей матери в кабинете завуча с формулировкой: «Полюбуйтесь, какую порнографию на уроках изображает ваш сынок!» Я стоял рядом с мамой и был до предела возмущен несправедливостью. Ладно, если бы я кого-то избил, стекло кокнул или оскорбил учителя. А то просто нарисовал безобидную картинку, под которой реально не хватало подписи: «Пусть всегда будет солнце!» Моя мама – человек интеллигентный, умный и образованный – молчала. А жирная старая училка, отобравшая мой рисунок, из кожи лезла и брызгала слюной. Это вообще была такая сучка – ты представить себе не можешь! Скандальная стерва, с интеллектом гриба и внешностью деревянной лошадки, с манерой вести дискуссию «я права, а ты заткнись и обтекай» и с привычкой возмущаться любым действием оппонента в духе «да как ты смеешь молчать с таким выражением лица, сволочь?!». С ней старались не связываться, потому что, если человек дожил до полтинника, то перевоспитать его невозможно, а тратить на попытку полчаса своей единственной жизни никто не жаждал. Завуч – ее подружка – возникла в той ситуации не случайно, а потому, что я попытался защищаться, когда училка гнала волну за нарисованную «похабщину». Она меня и до этого с трудом переваривала, а тут такой великий повод!..