Должно быть, эти мысли написаны у меня на лице.

– Дхарави, – произносит незнакомый голос. – Согласно последней переписи, население составило более миллиона жителей.

Я поворачиваюсь. Через проход от меня сидит полная пожилая женщина – типичная бабушка. Она вышивает что-то ярко-оранжевой ниткой и улыбается, поймав мой взгляд.

– Вы имеете в виду население Мумбаи?

Она качает головой, и сморщенная кожа на шее слегка подрагивает.

– Нет, только Дхарави. Естественно, за точность цифр поручиться трудно. Кое-кто утверждает, что в городских трущобах Мумбаи живет более восьми миллионов человек.

Потрясенная масштабами нищеты, я на некоторое время теряю дар речи.

– И что, ничего нельзя сделать? – выдавливаю наконец я.

– Многие пытались, – пожимает плечами женщина. – Но сомневаюсь, что хоть кому-то удалось. Видишь ли, Мумбаи слывет городом, где исполняются мечты. Те, кто приезжает, в основном и живут в Дхарави. Или вообще на улице. Мало кто находит свою мечту. Они получают жестокий урок, особенно те, кто приехал издалека.

Она достает из сумки пачку крекеров и тянется через проход, предлагая мне угощение.

– Как хочешь, – говорит она, когда я отказываюсь, кладет один в рот и возвращается к шитью. Я поворачиваюсь и смотрю в окно, где мелькают нескончаемые акры трущоб.

Два часа спустя, когда Мумбаи остается далеко позади, я отправляюсь на поиски пропитания. Чуть раньше стюард разносил воду в бутылках, но мне уже хочется чего-то посущественнее. Пройдя три вагона вперед, я нахожу кафетерий, где можно купить густой овощной бульон, подающийся с хлебными палочками и маслом. И встречаю Доминика.

– Рад тебя видеть, – говорит он, когда я становлюсь за ним в очередь, и с загадочным выражением лица начинает светскую беседу, достойную Джоны из колл-центра. Или даже Према Чопры. –   Вот здорово, что ты тоже здесь, – с фальшивой сердечностью распинается Доминик. – В каком вагоне устроилась?

Когда я объясняю, что билетов на спальные места не было и мне достался сидячий, в его глазах мелькает облегчение.

– Ну ничего, сколько там ехать. Хорошо, хоть кондиционеры есть.

– Во втором классе как раз нет, – бормочу я.

Он не успевает ответить: стюард спрашивает, что он будет заказывать.

– Нет-нет, сначала дама, – галантно настаивает Доминик, пропуская меня вперед.

– Благодарю, – холодно произношу я.

Увел у меня из-под носа последнее спальное место, а теперь строит из себя рыцаря!

Я забираю свой суп и ретируюсь, не отвечая на его чрезмерно восторженную прощальную речь.

Добравшись до своего места, я киплю от злости. Неудивительно, что мы едем в одном поезде, если они ходят два раза в месяц, но надо же быть таким грубияном: даже не посочувствовал моему горю, не говоря уже о том, чтобы предложить поменяться на койку, которая должна была достаться мне!

Пейзаж за окном мелькает так быстро, что я не различаю ничего, кроме сливающейся зеленой полосы. Вышивальщица через проход мирно уснула. Разговаривать невозможно из-за шума ветра, залетающего в открытые окна, даже если бы у меня нашелся собеседник. Единственный звук, перекрывающий шум ветра, – плач ребенка где-то сзади. Я доедаю суп, засовываю под ухо свитер, закрываю глаза, и привычное покачивание поезда уносит меня в сон.

Снимок: Дамы на перроне

Инстаграм: Роми_К [штат Чхаттисгарх, Индия, 15 апреля]

#БитваЗаЧапати #СюрпризВСпальномВагоне

301 ♥

Состав вновь дергается и замедляет ход; я выныриваю из беспокойного сна, в который провалилась перед рассветом. Я потеряла счет ночным остановкам, которые мешают спать. Для скорого поезда их явно многовато.

Двадцать минут седьмого, а уже невыносимо жарко. Над пыльным пейзажем за окном восходит солнце. На горизонте виднеются деревья, а там, где мы остановились, – только поля, разделенные низким колючим кустарником. Ничто не выдает нашего местонахождения, кроме таблички над путями на незнакомом языке. Шум локомотива затих, зной в неподвижном вагоне набирает силу. Оглянувшись, я вижу, что кричавший почти всю ночь ребенок уснул у матери на руках. Она тоже вырубилась с открытым ртом, положив голову на подоконник.

Как только поезд встал, малейшее движение воздуха прекратилось. Не припомню, чтобы мне приходилось истекать потом в шесть утра. Чрезвычайно неприятное ощущение.

За последние двенадцать часов я съела только тарелку супа. Он был вкусным, хотя не слишком сытным: опять хочется есть. Голодная, с затекшей от неудобного положения шеей, я корю себя за то, что не забронировала билет еще на судне. Сейчас валялась бы на кровати вместо Доминика. На «Вахаш Махате» он как-то признался, что если устал, то может спать хоть стоя. У него небось шея не затекла!

Где-то впереди раздается лязг металла и утробный рев локомотива. Я не водитель, но опыта поездок в нью-йоркских такси вполне хватает, чтобы узнать звук мотора, находящегося на последнем издыхании. По вагону плывет запах горелого масла, смешанный с вонью подгузников, а довершает пир ароматов мощный и острый запах карри.

Поезд делает еще несколько судорожных рывков, и я озабоченно смотрю на часы. Путешествие через Индию должно было занять сутки, и поскольку мы потеряли день на «Вахаш Махате», то, вверив свою судьбу этой адской машине, я уже отставала от графика. Ничего, все же как-то продвигаемся. И мне не приходится слушать безудержную оптимистичную болтовню Доминика, а это уже что-то. Он небось утопает в роскоши в своем кондиционированном раю.

Высунувшись в окно, чтобы поймать хоть намек на ветерок от движения, я вдруг с отчаянием понимаю, что поезд вновь замедляет ход. Вдалеке виднеется нечто похожее на перрон. Я плюхаюсь на сиденье и достаю кошелек. На станции наверняка найдется еда. А может, нам даже выдадут новый локомотив.

С другой стороны прохода просыпается измученная мамаша. Ребенок, к счастью, пока спит. Женщина тихонько передвигается на место у прохода. При дневном свете видно, что у нее под глазами залегли темные круги. Она моя ровесница, а то и моложе. И если бы не бессонная ночь, она была бы потрясающе красива. Ее усталое лицо прекрасно.

– Тетушка, – шепчет она, наклонившись в мою сторону. – Тетушка, можете помочь? Мне надо…

Ее голос прерывается, и она смущенно кивает в направлении туалета. Я пугаюсь, что она внезапно ослепла и приняла меня за свою родственницу, но женщина через проход встает и протягивает руки.

– Я возьму ее, чоти.

Молодая мать тоже поднимается на ноги.

Ее лицо разглаживает улыбка, усталость исчезает, и она превращается в сногсшибательную красавицу. Белые зубы поблескивают на темной коже, а золотое кольцо в носу сверкает в лучах солнца, окончательно ослепляя меня.