Разглядывая внушительные ворота и ещё более внушительной толщины каменную арку, в которую они были вмурованы, Мэллори в который раз покачал головой. Он всё ещё не верил, что группа добралась или — какая разница — почти добралась до заветной цели. Должно же, наконец, повезти. По закону больших чисел полоса неудач, преследующих их группу с момента высадки на остров, должна кончиться. Так и должно быть, это только справедливо, что группа наконец-то здесь. И всё-таки, покинув мрачное ущелье, где они оставили Стивенса на погибель, они попали в этот скособоченный домишко, выходящий на восточную сторону городской площади Наварона, так скоро и так просто, что ум отказывался верить, что это действительно произошло.

Правда, в первые четверть часа обстоятельства складывались не вполне удачно. Едва группа вошла в пещеру, раненая нога подвела Панаиса. Грек рухнул на землю. Достаётся бедняге, подумал тогда Мэллори, увидев кое-как забинтованную ногу Панаиса. Но в полутьме невозможно было определить, насколько велики страдания раненого. Панаис умолял капитана разрешить ему остаться. Дескать, он задержит егерей, когда те покончат со Стивенсом и доберутся до конца ущелья. Но Мэллори осадил грека.

Он грубо заявил, что Панаис слишком ценен, чтобы бросать его на произвол судьбы. Кроме того, сомнительно, чтобы немцы нашли именно эту пещеру среди десятка других. Мэллори досадовал на себя за столь резкий тон, но времени на увещевания не было.

По-видимому, Панаис это понял и не стал возражать, когда Мэллори и Андреа подняли его и, поддерживая с боков, помогли ему преодолеть пещеру. Капитан заметил, что грек почти не хромает.

То ли благодаря их помощи, то ли примирившись с тем, что ему не удастся уложить ещё нескольких немцев. Панаис понял, что нет никакого резона преувеличивать свои страдания.

Едва они вышли из пещеры по другую сторону горы и стали спускаться по заросшему деревьями склону к морю, тускло мерцавшему в темноте, как Лука, услышав какой-то звук, прижал палец к губам. Мэллори тоже услышал негромкую гортанную речь и приближающийся скрип гравия под сапогами. Заросли карликовых деревьев надёжно скрывали группу, и Мэллори скомандовал всем остановиться. Капитан едва не выругался вслух, услышав приглушённый стон и падение тела, и вернулся назад, чтобы выяснить, в чём дело. Панаис лежал без сознания на земле.

Миллер, шедший рядом с греком, поддерживая его, объяснил капитану, что тот так внезапно велел остановиться, что Панаис, споткнувшись о него, подвернул ногу и ударился головой о камни.

Мэллори склонился к греку, подозревая, что тот симулирует: такой дикарь и головорез способен прикинуться раненым, лишь бы поймать на мушку ещё нескольких немцев… Но выяснилось, что грек и не думал симулировать, доказательством тому служили ссадины и кровоточащая рана над виском.

Не подозревая о присутствии диверсионной группы, немцы, производя много шума, пошли вверх, и вскоре голоса их стихли.

Лука решил, что немецкий комендант принимает все меры к тому, чтобы блокировать возможные выходы из Чёртова пятачка. Мэллори не разделял его мнения, но спорить не стал. Через пять минут группа оставила устье долины; а ещё через пять диверсанты не только вышли на дорогу, проложенную вдоль берега, но и, встретив двух солдат, охранявших штабную машину и грузовик, связали их, сняли с них форму и шлемы, а их самих отволокли в кусты подальше от дороги.

В город Наварон проникли без проблем, группа не встретила никакого сопротивления, поскольку немцы её там не ждали.

Облачившись, как и Мэллори, в немецкую форму. Лука сел рядом с новозеландцем на переднее сиденье и повёл автомобиль. Управлял машиной он виртуозно, что было удивительно для обитателя крохотного островка, затерянного в просторах Эгейского моря. Но Лука объяснил, что много лет служил водителем в консульстве у Эжена Влакоса. До города добрались меньше чем за двенадцать минут. Лука не только великолепно управлял автомобилем, но и хорошо знал дорогу, что позволило ему выжать из мощной машины максимальную скорость. Причём двигались почти всё время, не включая фар.

Добрались без всяких приключений. Проехали мимо нескольких грузовиков, стоявших на обочине, а в двух милях от города напоролись на отряд из двадцати солдат, шагавший навстречу колонной по два. Лука сбавил скорость: мчаться сломя голову было бы чрезвычайно подозрительно — того и гляди собьёшь марширующих немцев. Поэтому Лука включил мощные фары, ослепившие солдат, и громко засигналил. А Мэллори, высунувшись из окна кабины, обругал их по-немецки, приказав убираться с дороги к чертям собачьим. Немцы так и сделали, а молоденький офицер, вытянувшись по швам, откозырял.

Вслед за тем проехали обнесённые высокими заборами сады, поднимающиеся террасами, миновали полуразвалившуюся византийскую церковь и белёные стены православного монастыря, стоявшего напротив, и промчались по улочкам нижней части старого города — узким, извилистым, плохо освещённым, всего на несколько дюймов шире их машины, мощённым крупными булыжниками, с высокими, до колен, тротуарами. Потом свернули в переулок, начавшийся за аркой. Дорога всё время шла в гору. Резко затормозив. Лука осмотрел тёмный переулок. Несмотря на то, что до комендантского часа оставалось больше шестидесяти минут, на улице не было ни души.

Параллельно стене дома поднималась белая каменная лестница без малейшего намёка на перила. Лишь верхняя её площадка была огорожена узорчатой решёткой. Всё ещё прихрамывая. Панаис провёл группу вверх. Потом по плоской крыше они добрались до лестницы, спустились по ней, вышли в неосвещённый двор, через который и проникли в это допотопное здание. Лука уехал, чтобы отогнать автомобиль, прежде чем друзья успели подняться на верхнюю площадку. Вот когда Мэллори сообразил, что маленький грек даже не удосужился сообщить, какую судьбу он уготовил похищенной машине.

Разглядывая сквозь нишу, зиявшую вместо окна, крепостные ворота, Мэллори поймал себя на мысли, что он желает Луке удачи.

И не только потому, что благодаря своей выносливости и находчивости, превосходному знанию местности он оказал им неоценимую помощь, на которую можно рассчитывать и впредь. Новозеландец привязался к нему всей душой, ценя в усаче неизменную жизнерадостность, энергию, полное отсутствие эгоизма. Поистине, мал золотник, да дорог, подумал Мэллори, теплея сердцем. Не то, что Панаис. Но в следующий момент капитан выругал себя за подобную мысль. Панаис же не виноват в том, что он таков. При всей его скрытной и угрюмой натуре Панаис сделал для них не меньше, чем Лука. Но — никуда не денешься — нет в нём человеческого тепла, свойственного Луке.

Не обладал он и присущей Луке сообразительностью и доходившим до гениальности умением извлечь из всего выгоду.

Ведь именно Луке пришло в голову занять это заброшенное здание.

Найти покинутый жильцами дом было несложно; после того как немцы расположились в старинной крепости, десятки горожан бросили свои жилища и переехали в Маргариту и соседние с ней селения. А уж о тех, чьи дома выходили на площадь, и говорить нечего: её северная сторона граничила с крепостной стеной, и сам вид немецких солдат, хозяйничающих, как у себя дома, в крепости, постоянно напоминал гордым грекам об утраченной ими свободе. Так что больше половины домов в западной части площади, ближе всего расположенных к крепости, было занято немецкими офицерами. Зато у Мэллори появилась возможность наблюдать за тем, что происходит в крепости. Когда пробьёт их час, до пушек будет рукой подать. Хотя любой толковый комендант крепости постоянно готов к любым неожиданностям, ему и в голову не придёт, что командир диверсионной группы сунет голову в петлю, расположившись на целый день буквально в двух шагах от крепостной стены.