«Господи», – сказал Копатель. – Что у тебя с лицом?

Джэй закрыл за собой дверь офиса и взглянул вниз на журналиста. Копатель был уже восьми дюймов ростом. Еще пара дней – и сойдет за гнома.

– Да вот, маскируюсь под парня, в говнище избитого, – произнес он. Он медленно прошел через офис и сел. Радио бубнило что-то про съезд. От этого голова разболелась еще сильнее. Он выключил его.

– Господи, на тебя смотреть больно, – сказал Копатель. – Ты знаешь, у тебя пол-лица багровое?

– Хорошо, что не ношу галстука. Могло бы не подойти по цвету.

– Да не беспокойся ты, через день-другой опухоль спадет, а синяк позеленеет. – Даунс говорил так, будто лично присутствовал при событии; публике часто не нравятся журналисты-борцы. – Где ты, к чертям, болтался?

– Спал, – сказал Джэй. Он чувствовал слабость от обезболивающего.

– Спал? Господи, Экройд. В Атланте ад кромешный. Хартмана от номинации отделяют три сотни голосов, а ты решил вздремнуть, это как?

– Даунс, – предупредил Джэй. – Я только что проснулся, голова как ватой набита. У меня сотрясение мозга и ребро сломано, но я не решаюсь больше принимать обезболивающее, потому что оно мешает ясности мысли, и я потерял эту чертову куртку, так что, если ты прям сейчас не заткнешься к чертовой матери, я тебя немедленно отправлю в туннель Холланда поиграть в потоке, о’кей?

Копатель сделал звук, который издает человек, у которого престарелую бабушку хватил удар.

– Ты потерял куртку! – взвизгнул он.

Джэй вздохнул.

– Даттон эту чертову штуку уничтожил, пока я смог до нее добраться, – устало сказал он. – Все меньше выбор, – рассудил Джэй. – Не говоря уж о времени. – Он постарался подумать. Это было нелегко – голова раскалывалась. – Слушай, может у Пророчицы что-то было кроме куртки. Анализ крови. Письма. Что угодно. Знаю, это долгий путь, но что нам остается? Что ты про нее знаешь?

– Я кое-что накопал после… после ее смерти, – сказал Копатель. – Темное дело, понимаешь? Не хотелось ворошить. Девка была в стране нелегально. Зная ее прошлое, не думаю, чтоб она въехала сама, кто-то ей помог, и тот, кто это сделал, был настоящий профи, следы замел отменно.

– И что же, когда она оказалась здесь?

Копатель пожал плечами.

– Жила в Джокертауне под вымышленным именем. Ты бы видел где – настоящая дыра. У девчонки был характер. Это я допускаю, но вряд ли она осознавала, что творит. Если бы даже и захотела, не могла бы быть более скрытной. Когда она приехала, носила даже эту черную мусульманскую, как ее то бишь, чадру. Правда, быстро перешла на американскую манеру одеваться, но это не слишком помогало, она была единственной натуралкой в отеле и, что было очевидно, ненавидела джокеров.

– Тогда какого же черта она работала вместе Гимли и Хризалис? – тупо спросил Джэй.

– Она не работала с Хризалис, – сказал Копатель. – Идея полностью принадлежала Гимли. Пророчица всегда была против. Все время между ними была борьба. Они все время боролись. Религия, политика, стратегия – ни в чем не было согласия. – Он пожал плечами. – Ну, политика укладывает в постель странных партнеров, правда?

Джэй нахмурился:

– Откуда тебе это все известно?

– Мне рассказала Хризалис, – признался Копатель. – У Гимли в его небольшом заговоре была утечка, ну, ты же понимаешь, если уж в Джокертауне что-то просочилось, можешь поставить свою задницу, что Хризалис про то прослышит.

– Угу, – задумчиво произнес Джэй. Он медленно встал на ноги.

– Куда ты сейчас? – спросил Копатель.

– В Джокертаун, – сказал Джэй. – Нужно срочно проведать последний адрес Пророчицы.

Бреннан беспомощно осматривался у Ласточек, гадая, что он здесь делает в одиночестве. Дженифер ожидала его снаружи, поскольку войти в такого рода клуб, не привлекая внимания, ей было невозможно. Он подошел к стойке и спросил «Талламор». Он в молчании цедил его, лениво и бесцельно размышляя обо всем, когда невнятный пьяный голос произнес:

– Ты был приятелем моей малютки.

Он недовольно взглянул, сделал два глотка и застыл в изумлении. Человек, который это сказал, походил на Джо Джори, но изменившегося. Почти исчез подбородок. Нос превратился в свиное рыло, и из ухмыляющейся пасти беспомощно торчали двухдюймовые клыки. Глаза-бусинки сделались красными, будто он часами пил или плакал.

– Что случилось? – спросил Бреннан.

Джори беспомощно пожал плечами, как человек, ко всему безразличный.

– Не знаю. Прошлой ночью зашел в бар. Вход с переулка, швейцар весь в черном. Он как-то странно улыбался и впустил меня за так, ничего не взял. Я там народу рассказывал про мою девчушку, какой она была красавицей, пока ее не заразил вирус, и что он с ней сделал. А они мне наливали и говорили, как им жалко, что мой ребенок сделался джокером, и просили про это всем рассказать. Я влез на сцену и рассказал всем, как это все противно и что у нас в Оклахоме джокеров нет, а они все надо мной смеялись. Смеялись, пока один не крикнул: «Теперь есть!» – и этот мерзкий вышибала выбросил меня из бара. Я пошел в другое место, и там народ надо мной насмехался, пока я не понял, что случилось что-то ужасное, будто кто-то напялил мне на лицо маску и я не могу ее снять. Пил, пока не вырубился, а наутро пошел в тот бар, чтобы мне вернули мое настоящее лицо, а бара-то нет. Нет его там…

Голос его перешел в мучительные рыдания, и Бреннан против воли проникся жалостью к сбитому с пути человеку, который зашел так далеко. Он нарвался на место, о котором Бреннану упоминали лишь шепотом: Дикие джокеры в Крысином переулке, где кости мертвецов пропадают, где все в опасности и почти никто не выходит неизменным, всегда меняясь к худшему.

– Помогите мне… – простонал Джори.

– Чего вы от меня хотите? – тихо спросил Бреннан.

– Верните мне лицо, – попросил Джори, но Бреннан помотал головой.

– Не могу, – произнес он тем же мягким голосом.

– Тогда возьмите мне бутылку. Прошлой ночью у меня отняли все деньги. Все деньги и лицо.

Бреннан с минуту рассматривал его, затем подал знак бармену и положил на стойку двадцатку. Когда явилась бутылка, Джори прижал ее к груди и суетливо двинулся прочь. Бреннан видел, как он исчез в переполненной зале. Тут он и заметил девушку с голубым ртом.

Она была у стойки с мужчиной, выпивала с ним и чуть громче, чем надо, смеялась, когда он заговаривал. Она стояла так близко к нему, что ее голые колени упирались ему в бедро, при этом она играла с его волосами, завивая их в колечки средним пальцем. Бреннану она показалась знакомой, и тут он осознал, что это Лори, та самая хозяйка, что сопровождала его в покои Квинна, когда Эскимос представлял свой восторг. Она была из тех, кто демонстрировал, как легок и безопасен этот наркотик.