подешевле и не находил. Но неизменно добавлял, что приисков достаточно и что он возьмет другой, более надежный… Из этой затеи, разумеется, ничего не вышло.

Характер у Мамина-Сибиряка был не из легких, с людьми он сходился непросто, мешала некая суровость, впрочем, исчезающая в обществе хорошо знакомых людей.

В Москве другом Мамина-Сибиряка и дяди Гиляя был издатель журнала «Детское чтение» Дмитрий Иванович Тихомиров, который устраивал у себя вечера, их называли Тихомировскими чтениями. Если Мамин-Сибиряк оказывался в Москве, то в первую очередь отправлялся к Тихомирову. Этот издатель внимательно, чутко относился и к Мамину-Сибиряку, и вообще ко всем, кто сотрудничал с ним, помогал нередко и материально, хотя был не из богатых и удачливых издателей. У него в Крыму на даче постоянно отдыхал кто-нибудь из писателей, иногда с семьей. Дмитрий Иванович входил в заботы и трудности жизни своих авторов. И хотя в литературной Москве проскальзывали шутки по поводу скуки и однообразия тихомировских вечеров, где слишком много времени тратили на речи (у Тихомирова бывали педагоги, любившие поговорить), все же Тихомировские чтения собирали интересных людей, особенно в 90-е годы. Сам Д. И. Тихомиров, автор «Букваря», «Элементарного курса грамматики» и «Азбуки правописания», был известен педагогической деятельностью, да и литературно-издательской снискал уважение. На Тихомировских чтениях, кроме Мамина-Сибиряка и Гиляровского, можно было встретить Ивана Бунина, Телешева…

В «портретной» дяди Гиляя некоторое время висел большой фотографический портрет Ивана Алексеевича Бунина, подаренный писателем с несколькими словами привета. Потом дядя Гиляй снял его со стены: фотография начала выцветать. Бунин покинул Россию, а дяде Гиляю хотелось сохранить черты этого замечательного писателя.

Они знали друг друга долгое время, но как-то издали. Бунин то жил в Москве, то исчезал, однако круг литературно-художественной среды Москвы был не так широк. Они встречались и в Кружке на Дмитровке, и на телешевских «Средах», на Тихомировских чтениях, на обедах в честь какой-нибудь даты или на шмаровинских «Средах» художников, куда при случае приводил Ивана Алексеевича его брат Юлий — постоянный участник «Сред».

Эти встречи с Буниным возобновлялись случайно, к тому же сказывалась значительная разница в возрасте — дядя Гиляй был на двадцать лет старше Бунина. Помнил дядя Гиляй появление первых книг Бунина. Пожалуй, мало кого из современных ему писателей читал дядя Гиляй с таким удовольствием, проза Бунина вызывала у него истинный восторг. Встречались они и у брата Бунина — Юлия. Вот того хорошо знал дядя Гиляй, вместе работали они в кассе взаимопомощи литераторов, немало было отдано ей сил. Многие и многие годы дядю Гиляя упорно переизбирали членом ревизионной комиссии кассы. Находилась она в помещении Литературно-художественного кружка, и там сталкивались они часто с Иваном Буниным. Общие приветствия — и разошлись. Как-то встретились у Чехова в Ялте. А позже в Эрмитаже на юбилейном обеде у Вукола Михайловича Лаврова в честь «Русской мысли», за столом дядя Гиляй оказался рядом с Буниным. Заговорил и с дядей Гиляем о Чехове, которого уже не было в живых. На меню написал Бунин вспомнившийся ему, но благополучно забытый автором, дядей Гиляем, сказанный у Чехова в Ялте экспромт:

Край друзья у вас премилый, Наслаждайся и гуляй! Шарик, Тузик косорылый И какой-то Бабакай…

Шарик и Тузик — это собаки Чехова, а Бабакай — садовник. Дядя Гиляй сохранил меню с автографом Бунина. Записав стихи, Бунин сначала имитировал подпись дяди Гиляя, а затем через все меню росчерком соединил ее со своей подписью: «Ив. Бунин».

Когда пришел впервые и сколько раз вообще бывал Бунин в Столешниках — неизвестно. Есть свидетельства двух посещений. В апреле 1915 года заглядывал Иван Алексеевич в Столешники, будучи в Москве проездом. Внимание писателя всегда было обращено к исконно русской жизни, к ее обычаям, традициям. Бунин пришел к дяде Гиляю, чтобы узнать о московских гнездах старообрядчества, где, думал он, сможет найти ответы на волновавшие его вопросы. Дядя Гиляй рассказал Бунину все, что знал, указал ему, куда и к кому обратиться. Разговор был долгим. Уходя, Иван Алексеевич взял альбом Гиляровских «Дума за думой» и оставил в нем несколько слов: «Надо, чтобы тебя, дорогой Владимир Алексеевич, кто-нибудь описал — очень ты любопытный человек. Иван Бунин».

Война 1914 года нарушила мирный ход жизни, виделись реже, знали друг о друге только издалека, понаслышке. Не рассказал дядя Гиляй о визите Бунина в Столешники в 1916 году, когда он оставил на память свой портрет с надписью: «Дорогому дяде Гиляю. Иван Бунин. 13.V.1916».

Висели в «портретной» Гиляровских и большие групповые снимки сотрудников «Русского слова», «Курьера», «Русских ведомостей»… — все это были люди, с которыми дядя Гиляй вместе работал.

Многие вещи хранили память о людях. Скажем, письменный прибор, выполненный и подаренный рабочими Путиловского завода, и гильза от снаряда, которая употреблялась как ваза для цветов. В «портретной» висели два рисунка, изображавшие ночлежки. Один — художника В. А. Симова. Дядя Гиляй написал:

Чтоб сродниться с дном Максимовым, Загнала судьба нас с Симовым, Как-то в Хитровку на «дно»…

На акварели Афанасьева тоже ночлежка, только петербургская. Эти работы художников всегда оставались у дяди Гиляя на виду.

Висели здесь еще портреты Ф. И. Шаляпина, С. И. Мамонтова, а недалеко от них на небольшом книжном шкафу стоял бюст художника В. Д. Поленова работы С. И. Мамонтова, подаренный дяде Гиляю автором, — все это была жизнь дяди Гиляя, память о