С этой мыслью я почувствовал себя спокойнее и тверже - но тут мне показалось, что голос коринфянина шепчет прямо в ухо: "Умный парнишка! Соображаешь, что я соврал, когда сказал, что, мол, другие откажутся от уговора, если ты не согласишься. А я нарочно так сказал, чтоб ты не вздумал ухватиться за шанс на легкую победу. Ну что ж, ты оказался для меня слишком сообразительным; Евмаст подкуплен, Никомед тоже - теперь тебе нужно побить только Тисандра. Давай - и получай свой венок".

Я ушел из гимнасия, не думая, куда иду. Мне казалось, что нет нигде пути, куда я мог бы свернуть с честью, казалось, что никогда снова я не стану чистым. В этой тревоге ноги сами привели меня к воротам палестры для мужей. Я подумал с надеждой: "Он сообразит, что я должен сделать", - и сердце сразу почувствовало облегчение - но тут же словно застыло на миг и с упреком сказало мне: "И это ты называешь дружбой, Алексий? Игры вот-вот начнутся; у мужа, сражающегося в панкратионе, вполне достаточно и собственных забот".

Лисий вышел несколько раньше обычного времени. Я не спросил, как у него шли дела сегодня, чтобы и он не задал мне такого же вопроса. Он был молчалив, и я этому радовался, потому что мало что смог бы сказать; но после того, как мы прошли небольшое расстояние, он предложил:

– Сейчас отличная ясная погода, и ветерок прохладный. Может, поднимемся на гору?

Я немало удивился, ибо это было совсем не похоже на него: установить время для всего, а потом изменить по какому-то капризу. Даже испугался, уж не заметил ли он мое подавленное состояние, - хотя по сути дела обрадовался возможности отвлечься. Полуденная жара уже прошла, и увенчанная башнями глава Акрокоринфа казалась золотой на фоне нежного весеннего неба. По мере того, как мы взбирались наверх, другие горы вырастали вокруг все выше, Коринф сиял внизу и все шире расстилалось синее море. Уже под самыми стенами я высказал опасение, что коринфяне, наверное, не впустят нас в крепость, ибо мы - их враги, а перемирие только временное. Но муж у ворот заговорил с нами вежливо, поболтал об Играх и пропустил.

После того, как пройдешь за стены, подниматься на вершину Акрокоринфа приходится еще довольно долго. Это место находится очень высоко и потому не столь переполнено, как наш Верхний город; сейчас тут было тихо, отчетливо слышалось жужжание пчел среди асфоделей-златоцветников, стук копытец горных коз и свирель пастуха. За стенами расстилались обширные просторы голубого воздуха, ибо крепость стояла на высоких скалах, словно крыша на колоннах храма.

Священная дорога извивалась между алтарями и священными источниками. Был там небольшой храм, выстроенный из серого камня, - мы туда зашли. После яркого солнца внутри показалось очень темно; посередине, где должен стоять бог, свисала пурпурная завеса. Из-за нее вышел жрец в темно-красной хламиде и проговорил:

– Чужеземцы, не подходите ближе. Это - храм Неизбежности и Силы, и на образ этого бога смотреть нельзя.

Я хотел уйти сразу, потому что в этом месте чувствовал себя неспокойно, но Лисий задержался и спросил:

– Дозволено ли принести жертву?

Жрец ответил:

– Нет. Этот бог принимает лишь положенные обычаем жертвоприношения.

– Да будет так тогда, - вздохнул Лисий и повернулся ко мне: - Пошли.

После этого он молчал очень долго, и я спросил, не тревожит ли его что-либо.

Он улыбнулся, покачал головой и показал вперед: мы уже достигли венца Акрокоринфа и, ступая по мелкому вереску и горным цветкам, увидели перед собой алтарь.

Стоящее там изображение Афродиты вооружено копьем и щитом; но никогда я не видел места, столь исполненного миром. Храм этот изящен и невелик, с террасой, от которой полого спускаются склоны; отсюда кажется, что стены и башни находятся далеко внизу; горы вокруг висят, словно серо-пурпурная завеса, а по обе стороны перешейка расстилаются два моря, шелковые в солнечном свете. Я думал о том дне, когда мы с Лисием слушали Сократа и поднялись в Верхний город; казалось, воспоминания эти уже пребывали здесь и поджидали нас, словно это место было их привычным жильем.

Наконец Лисий показал вниз:

– Взгляни, какое все маленькое.

Я посмотрел, увидел городок Игр, храм и ярмарочные палатки вокруг него, и все это было мельче, чем детские игрушки из раскрашенной глины. Моя душа ощутила легкость, свободу и словно омылась от утреннего позорного пятна. Лисий положил ладонь мне на плечо; мне казалось, что больше никогда не постигнут нас с ним сомнения или тревога. Мы стояли, глядя вниз; я проследил глазами вдоль длинной стены Истма, отрезающей юг Эллады от севера. Лисий глубоко вздохнул; я думал, он сейчас заговорит, но тут что-то остановило мой взгляд, и я воскликнул:

– Лисий, смотри вон туда! Там корабли движутся по суше!

Я показал. Через Истмийский перешеек была протянута дорога - отсюда она казалась тоненькой линией, словно ребенок провел палочкой. По ней ползли корабли, движение их едва можно было заметить. Впереди каждого роились, словно пылинки, моряки и рабы - одни тащили за веревки, другие шли впереди, укладывая катки. Мы насчитали четыре корабля на дороге и еще восемь в Коринфском заливе - эти ожидали своей очереди. Они двигались из западного моря в восточное.

Я повернулся к Лисию. Он глядел туда, словно на поле перед боем, и меня не видел. Я схватил его за руку, спрашивая, что происходит.

– О корабельной дороге я слышал, - ответил он, - это ничего. Только кораблей слишком много.

Теперь я понял.

– Ты имеешь в виду, что это спартанские корабли, которые перетаскивают в Эгейское море у нас за спиной?

– Где-то на Островах готовится восстание, и спартанцы его поддерживают. Я подозреваю, мы слишком долго ничего не слышали об Алкивиаде.

– Надо идти вниз, - сказал я, - и сообщить представителям Города.

Змея, которая проспала всю зиму, высунула голову. Но мне это показалось мелочью по сравнению с той печалью, которую я ощутил при мысли, что надо уходить с горы.

– Мы снова придем сюда после Игр, - сказал я Лисию.

Он не ответил, только показал рукой на восток. Свет падал косыми лучами с запада, очень ясный и чистый. Я воскликнул:

– Я отсюда вижу даже Саламин! Вон гребень его гор с впадиной посредине.

– Да, - отозвался он. - А дальше ты не видишь?

Я прищурился. Там, за впадиной, что-то сверкало, словно осколок кристалла на солнце.

– Это Верхний город, Лисий! Это Храм Девы…

Он кивнул, но ничего не сказал, только все так же стоял и смотрел, словно запечатлевал то, что видит, у себя в памяти.

Пока мы спустились в Истмию, совсем стемнело, но мы отправились прямо в гавань и принялись кричать, вызывая кого-нибудь с "Парала". Почти вся команда веселилась в Коринфе; однако на месте оказался Агий, кормчий, коренастый муж, краснолицый и седоволосый. Он принял нас под факелом, горящим на носу, подал вина. Услышав наше известие, присвистнул сквозь зубы.