Будет ли Серебряный участвовать в скачках? Будет ли убийца его тренера предан в руки правосудия? Проходит еще четыре дня. Наступает день скачек. Холмс уверяет обеспокоенного владельца Серебряного, полковника Росса, что его питомец будет скакать. Опасаться незачем. И конь действительно бежит. Он не только участвует в скачках, но и выигрывает их. А вскоре после этого находят и того, кто убил тренера.

Мы еще несколько раз вернемся к рассказу «Серебряный», чтобы обратиться к содержащимся в нем сведениям о методе дедукции, но сначала посмотрим, каким образом Холмс представляет это дело Ватсону.

«Это один из случаев, – говорит Холмс, – когда искусство логически мыслить должно быть использовано для тщательного анализа и отбора уже известных фактов, а не для поисков новых. Трагедия, с которой мы столкнулись, так загадочна и необычна и связана с судьбами стольких людей, что полиция буквально погибает от обилия версий, догадок и предположений». Другими словами, информации с самого начала слишком много, подробностей столько, что им никак не удается придать вид хоть сколько-нибудь связного целого или отделить важные от несущественных. При таком нагромождении фактов сложность задачи резко возрастает. Помимо множества собственных наблюдений и данных у нас имеется еще более великое множество потенциально неверных сведений от людей, которые, возможно, вели наблюдения не так вдумчиво, как мы.

Холмс формулирует проблему так: «Трудность в том, чтобы выделить из массы измышлений и домыслов досужих толкователей и репортеров несомненные, непреложные факты. Установив исходные факты, мы начнем строить, основываясь на них, нашу теорию и попытаемся определить, какие моменты в данном деле можно считать узловыми». Другими словами, запутавшись в подробностях биографий Билла и Линды, мы должны поставить перед собой задачу мысленно отделить реальные факты от подробностей, вымышленных и приукрашенных нашим воображением.

Раскладывая по полочкам несущественное и важное, надо проявлять ту же осторожность, как и при наблюдениях, чтобы с максимальной точностью зафиксировать все впечатления. Если забыть об осмотрительности, то особенности нашего склада ума, предубежденность или последующие повороты событий способны повлиять даже на то, что, как нам казалось, мы наблюдали своими глазами.

В классическом исследовании свидетельских показаний очевидцев, проведенном Элизабет Лофтус, участникам показывали фильм, в котором фигурировала автомобильная авария. Затем Лофтус просила каждого участника определить, с какой скоростью двигались машины в момент аварии, – это классический вывод на основании имеющихся данных. Каверза заключалась в том, что всякий раз, задавая этот вопрос, Лофтус меняла формулировку. В ее описании аварии появлялись другие глаголы: машины сталкивались, врезались, влетали, ударялись, стукались. Лофтус обнаружила, что выбор ею выражений оказывает заметное влияние на память участников эксперимента. Те, кто видел, как машины «врезались», оценивали скорость как более высокую, чем те, кто видел, как машины «стукались», и, кроме того, по прошествии недели первые даже припоминали, как видели в фильме битое стекло, хотя на самом деле в нем ничего не разбивалось.

Это так называемый эффект дезинформации. Когда нам предлагают информацию, вводящую в заблуждение, мы чаще всего вспоминаем ее как истинную и принимаем во внимание в процессе дедукции. В эксперименте Лофтус участники не слышали явной лжи – просто их слегка вводили в заблуждение. Если выбор конкретного слова и делает что-то, то лишь действует как простой фрейм, смысловая рамка, влияющая на ход наших рассуждений и даже на нашу память. Отсюда и сложность, и абсолютная необходимость того, что Холмс называет умением отделить то, что несущественно (как и все домыслы окружающих), от реальных, объективных, установленных фактов, причем делать это систематически и с умом. В противном случае можно вспомнить осколки вместо увиденного на самом деле целого ветрового стекла.

Вообще говоря, особенно осторожными нам следует быть в случае избытка, а не недостатка информации. Нашей уверенности в правильности собственных умозаключений свойственно расти вместе с количеством подробностей, на которых они основаны, особенно если одна из этих подробностей имеет смысл. Более длинный список почему-то выглядит более вразумительным, даже если мы сочли отдельные пункты этого списка маловероятными с учетом имеющейся информации. Так что когда мы замечаем в составе комбинации элемент, который вроде бы соответствует условиям, мы чаще всего принимаем комбинацию целиком, даже если в этом действии мало смысла. Линда – феминистка, работающая кассиром в банке. Боб – бухгалтер, играющий джаз. Что в некотором смысле извращение. Чем внимательнее мы наблюдаем и чем больше данных собираем, тем больше вероятность, что единственной определяющей детали хватит, чтобы сбить нас с толку.

Аналогично, чем больше несущественных подробностей мы видим, тем меньше вероятность, что мы сосредоточимся на существенных, и тем вероятнее, что мы придадим несущественному чрезмерное значение. Когда нам рассказывают какую-нибудь историю, вероятность, что мы сочтем ее убедительной и верной, будет тем больше, чем больше подробностей нам предоставят, даже если они не имеют никакого отношения к истинности истории. Психолог Рума Фальк отмечает: когда рассказчик дополняет конкретными избыточными деталями историю о совпадениях (например, как два человека выиграли в лотерею в одном и том же городке), слушатели с большей вероятностью находят такое совпадение удивительным и убедительным.

Когда мы рассуждаем, наш разум в процессе извлечения данных из памяти обычно склонен хватать любую информацию, которая выглядит имеющей отношение к делу, – будь то важные сведения или те, что только кажутся связанными с темой рассуждения, но на самом деле могут не иметь к ней никакого отношения. Причин тут несколько: ощущение привычности – нам кажется, что предмет нам знаком, у нас есть ощущение, что мы уже сталкивались с ним или откуда-то знаем о нем, хотя и не можем сказать точно, откуда именно; распространение активации памяти – активировав один блок памяти, мы запускаем соседние, и со временем вызванные воспоминания постепенно распространяются все дальше от исходной точки; простая случайность или совпадение – просто так вышло, что мы думали о чем-то одном, а заодно и о другом.

Если бы, к примеру, Холмс волшебным образом сошел со страниц книги и попросил не Ватсона, а нас перечислить подробности дела, о котором идет речь, мы принялись бы рыться в памяти («о чем это я только что читал? Или это было другое дело?»), извлекать факты из хранилища («ах, да: пропал конь, убит тренер, конюха опоили, возможного подозреваемого задержали. Я ничего не упустил?»), и одновременно у нас будут возникать мысли, не имеющие отношения к делу («кажется, я забыл пообедать – так захватил меня сюжет, совсем как когда я впервые читал «Собаку Баскервилей» и забыл поесть, а потом у меня разболелась голова, пришлось улечься в постель, и…»).

Если не сдерживать склонности к чрезмерной активации и попыткам охватить все, активация распространится гораздо шире, чем требуется для конкретной цели, и может замутнить наше видение вместо того, чтобы сфокусировать его на конкретной цели. В деле Серебряного полковник Росс постоянно призывает Холмса делать больше, искать повсюду, думать усерднее, перевернуть каждый камень. Кипучая деятельность, и чем больше, тем лучше, – вот его жизненный принцип. Полковник выходит из себя, когда Холмс вместо этого сосредоточивается на ключевых элементах, которые он уже успел выявить. Однако сам Холмс понимает: чтобы отсеять несущественное, он должен делать что угодно, только не высказывать новые предположения и не собирать потенциально относящиеся (или не относящиеся) к делу факты.