Подождите нас у входа в харчевню, на улице. Мы недолго.

— Понимаю, — кивнул Шрёдер с довольной улыбкой, опорожнил свою кружку мёду и вышел.

Тогда молодой финн близко пододвинулся к Реймару и начал так:

— Я поступил на службу к Скульсону, чтобы отомстить за моего отца. Я ожидаю только благоприятной минуты, чтобы негодяю Нильсу воздать по заслугам.

— А что тебе в том? Ведь это же нимало не улучшит положения твоего отца.

— О! — проговорил финн, блистая очами. — Да ведь мщенье-то очень сладко!

— А плоды мщения часто бывают горьки, — заметил Реймар. — Нильс будет наказан за свои злодеяния — в этом будь уверен. Гораздо лучше было бы, если б ты с отцом (а ведь ты, кажется, его любишь?) поселился спокойно у себя на родине, между тем как при выполнении твоих планов мести весьма легко может быть, что ты будешь либо убит, либо захвачен и посажен в тюрьму.

Культа задумался, но через минуту утвердительно кивнул головой; однако же добавил:

— А чем же мы будем жить? То золото, которое отец добыл на море, ненадёжно.

— Так вот потому-то именно и начни лучшую жизнь, — сказал ему Реймар, — окажи мне сегодня ночью верную услугу, а я тебе, со своей стороны, помогу купить у тебя на родине маленький участок земли, на котором бы ты мог жить спокойно.

Лицо Культы засияло от радости. Он протянул Реймару руку и сказал:

— Я доверяю вашему слову. Так говорите же, что должен я сделать?

— В Вордингборгской башне, — сказал Реймар, — изнывают в неволе много честных людей, моих земляков, и я хотел бы их освободить. Мне сказали, что охрана башни и пленников поручена твоему хозяину и что у него хранится ключ, которым отпирается тяжёлая железная дверь.

Культа кивнул головой и тотчас ответил:

— Он только отворяет дверь и приходит туда с береговой стражей, которая и становится в дверях в то время, как я несу пищу пленникам.

— А в какое время дня твой хозяин в последний раз посещает башню?

— Тотчас после заката солнца.

— А где ключи прячет?

— На постели, под подушкой.

— А в той ли комнате он спит, в которой и день проводит?

— Нет, его спальня с той комнатой рядом.

Реймар, ожидавший последнего ответа с большим нетерпением, вздохнул с видимым облегчением.

— Ну, так если у твоего хозяина сегодня вечером соберётся весёлая компания, которая и его, и стражу щедро угостит вином и мёдом, решишься ли ты утащить у него на некоторое время ключи и передать их мне?

Культа подумал, подумал — и быстро кивнул головой.

— Ладно! — сказал тогда Реймар, — так знай же, что я теперь же обещаю тебе позаботиться о твоём отце и о тебе. Та шнека, которая около гавани будет приготовлена для принятия пленников, примет на борт и тебя, так как тебе, конечно, уж ни минуты нельзя будет оставаться в Копенгагене после этого побега. От того, кто будет править кораблём, ты получишь кошелёк с золотом и этим, на первое время, будешь избавлен от всяких забот. А затем отправишься на Ладогу и сообщишь своему отцу, чтобы он там ожидал моего ответа, а ждать ему долго не придётся. Согласен ли ты на моё предложение?

Культа снова пожал руку Реймару.

— Ну, так пойдём и о дальнейшем переговорим с береговым сторожем, который ждёт нас у выхода.

И финн покорно пошёл по пятам Реймара, как верный пёс идёт по следам своего господина...

Ночная тишина в гавани. Береговая стража только что обошла берег и вернулась в свой, построенный на самом берегу, блокгауз, где собралась весёлая компания. Кроме заведующего гаванью и его помощников компания состояла из иноземных корабельщиков, которые во время дня успели закончить загрузку своих судов, а на следующее утро собирались сниматься с якоря. Все они, по-видимому, были очень довольны своими делами, потому что выказывали себя накануне отъезда очень щедрыми, и, уплатив обычную пошлину, пригласили и управляющего гаванью, и других датских чиновников на попойку, которая и должна была происходить в блокгаузе. В запасах вина и мёда не было недостатка. Особенно охотно угощались все испанским вином, густым, тяжёлым и очень крепким, как могла это заметить и береговая стража, возвратившаяся из своего обхода. Но и та недолго занималась наблюдениями, потому что весьма охотно приняла участие в пирушке...

И вдруг среди общего разгула и веселья раздался с улицы пронзительный крик:

— Дверь Вордингборгской башни взломана! Все пленники бежали! Сюда, на помощь! Все сюда!

Крики всё приближались, а несколько мгновений спустя дверь в блокгаузе распахнулась настежь, и на пороге её явились Кнут Торсен и Нильс.

— Они хотят нас захватить с собою! — кричал Кнут. — Защитите нас, спасите нас!

— Бейте в набат! — приказывал Нильс.

Но обоим датчанам легко было приказывать... Хотя неожиданное известие об освобождении заключённых в башне пленников и быстро отрезвило пировавших дозорщиков, однако же прошло немало времени, пока они настоящим образом пришли в себя, собрались в полном составе и приготовились к исполнению своих обязанностей.

Смотритель гавани бросился в соседнюю каморку, чтобы оттуда захватить ключи, и вдруг разразился целым потоком проклятий и ругательств. Он стал звать Культу, но напрасно: тот не откликался на его зов. Между тем некоторые из сторожей поспешили к набатному колоколу, но оказалось, что он не звонит, потому что язык у него был туго обмотан паклей. Пришлось поднять тревогу криком и громкими призывами на помощь; сбежалось множество народа, зажгли факелы и с ними быстро направились к башне. Взломанная дверь открыта была настежь, и множество следов на прибрежном песке ясно указывали направление, по которому бежали пленники. С ругательствами и проклятиями пошли датчане по этим следам, которые шли вдоль берега к гавани и терялись в прибрежной тине. Нигде никого не нашли и только тут заметили, что по волнам Норезунда на всех парусах удаляется от берега лёгкое судно, которое успело уже отойти по крайней мере на половину морской мили.

— Это судно увозит пленников! — взревели датчане. — Скорее в погоню за ним!

И все бросились врассыпную к гавани, где вскоре несколько шнек отчалили от берега.

Но уходившее судно уже успело настолько выиграть во времени, что нагнать его было мудрёно.

Между тем как всё население гавани отыскивало на берегу следы бежавших пленников, в самой гавани разыгралась