Но он меня не послушал, а только крепче вцепился в мою руку и потащил в сторону машины, которая дожидалась нас у вокзала.

— Ты глухой или тупой? Пусти, сказала!

Но было бесполезно с ним спорить или вырываться. Меня никто не слушал. Хотя, чего я хотела? Да, будет определенно непросто. Но я не желала отступать. Мне нужна была свобода, и я все еще злилась на него и не хотела ехать. Даже увещевания мамы о том, чтобы я осталась дома, уже казались не такими уж и плохими.

— И что, ты меня теперь запрешь в доме? — усмехнулась я, когда меня запихнули в машину.

— Нужно будет — запру, — голосом, не терпящим возражений, проговорил Ярослав.

И тут, когда до меня дошла вся суть его слов, я начала конкретно нервничать. Вспомнила, почему я тогда от него сбежала, и представила, как снова попаду в его клетку и не смогу даже лишнего вздоха сделать. А я была уверена, что Ярослав будет контролировать каждый мой шаг, даже самый незначительный. А потом, когда я рожу, ему ничего не будет стоить отобрать у меня ребенка, как он и хотел. И на фоне картинок, вспыхнувших в моей голове, я начала дергать ручку двери автомобиля. Руки дрожали, воздуха практически не хватало. Я никогда не была истеричкой, в какой бы жизненной ситуации ни оказывалась, но сейчас, когда я поняла, что может произойти, что-то во мне надломилось.

— Успокойся и не дергай ручку! — прокричал Костров, пытаясь прижать меня к себе, а я только отбивалась. Даже не знаю, откуда у меня взялось столько сил. Я ловила на себе обеспокоенный взгляд водителя, но мне уже было все равно, за кого меня примут. Сейчас решалась моя жизнь и жизнь моего ребенка.

— Пусти меня! Слышишь? А иначе я обещаю, что сбегу и на этот раз ты точно не сможешь меня найти.

— Только попробуй, — прошипел Костров.

Я хотела замахнуться и ударить по этой холеной морде, но низ живота резко свело, и я согнулась с глухим стоном. В салоне автомобиля повисла гробовая тишина, и только громкий стук моего сердца разрывал эту самую тишину. Снова боль, и я почувствовала, что что-то не так. На белых штанах показалась кровавое пятно. Его заметил и Ярослав.

— В больницу! Живо! — заорал он водителю, и тот, нарушая все правила дорожного движения, резко свернул на встречную полосу, отчего я качнулась и, если бы не Костров, приложилась бы головой о стекло. Тот только глухо выругался.

— Яна, что с тобой? Болит? Сейчас мы приедем в больницу. Только потерпи немного, слышишь?

Подняла взгляд и посмотрела в его побелевшее лицо. Никогда еще я не видела его таким напуганным. Я и сама перепугалась не меньше. Сильной боли больше не было, но низ живота непривычно ныл. Я мысленно молила бога, чтобы с моим ребенком все было хорошо. И только когда меня уложили на кушетку, осмотрели и сказали, что с ребенком все хорошо, я смогла успокоиться.

Стресс и сильное волнение спровоцировали выкидыш, но его успели предотвратить. Когда доктор узнал, отчего все это произошло, то отчитывал Кострова как маленького ребенка, а потом сказал, что пациентке нужен покой, и выгнал Ярослава из палаты, за что я была ему безумно благодарна.

Мне поставили капельницу, и под монотонное тиканье настенных часов я уснула. Проснулась оттого, что в горле все пересохло и очень хотелось пить. А когда открыла глаза, не сразу поняла, где я нахожусь. Осмотревшись, вспомнила, что произошло накануне. В моей палате никого не было. Найдя взглядом небольшой стол с кувшином воды, я аккуратно встала и на дрожащих ногах подошла и налила себе стакан воды.

Дойдя до туалетной комнаты, я умылась прохладной водой, посмотрела на свое бледное лицо и поморщилась от увиденного. Вернувшись обратно в палату, я нашла свой чемодан с одеждой и сумочку, где лежал телефон и документы. Взяла телефон, включила его. Тут же пришло множество пропущенных от родителей. Дисплей показывал два часа ночи. Я отправила смс маме, зная, что она, скорее всего, не спит и волнуется. Ответное смс от нее пришло тут же. Я быстро объяснила, что телефон разрядился и что позвоню утром. Когда снова легла на кровать, то уснула быстро. А уже утром проснулась от легкого скрипа двери. Пришел мой лечащий врач, который еще раз заверил, что ребенку ничего не угрожает и разрешил ехать домой.

Кострову сообщать о том, что меня выписали, не хотелось. По словам медсестры, его из моей палаты выгнали только в одиннадцать часов, и он пообещал, что приедет к десяти. Но сейчас времени было девять утра, и у меня есть возможность уехать незамеченной, что я и сделала. С моей стороны это выглядело не очень-то красиво, но в связи с тем, что этот мужчина меня чуть не до выкидыша довел, я имела полное право не сообщать ему, где и как я.

Ярослав

Это нужно же быть таким идиотом! О чем я вообще думал, когда затаскивал ее в свою машину? Никогда бы не простил себе, если бы с ребенком что-нибудь случилось.

— Ярослав Сергеевич, — раздался спокойный голос врача, и я обернулся. — Вам пора домой. Уже одиннадцать вечера. Лучше приезжайте завтра с утра, когда Яна Юрьевна проснется.

Я молча кивнул и поднялся с кресла, которое стояло сбоку от кровати, на которой спала бледная Яна. Я просидел возле ее кровати больше трех часов и просидел бы до утра. Безумно хотелось попросить у нее прощения. Только вот я слишком много чего сделал, и у нее есть весомый повод, чтобы меня не простить. И я пойму ее, только не приму этого. Все еще надеюсь, что Яна ко мне вернется, чего бы мне это ни стоило.

Выйдя из больницы, я остановился на крыльце и бросил взгляд в ночное небо, покрытое миллиардами звезд. Дождь прекратился, и на улице приятно пахло свежестью. Взгляд поймал молодого медбрата, курившего в стороне около урны. Подойдя к нему, я заговорил.

— Не найдется сигареты?

Парень молча кивнул и, достав пачку недорогих сигарет, протянул мне ее. Я достал одну и, зажав фильтр губами, прикурил. Последний раз я, кажется, курил в далеком прошлом. Даже забыл, как это. С первой глубокой затяжкой горький дым обжег горло, отчего я закашлялся, а потом снова затянулся, и на этот раз