мальцам жизнь-то губить? Ну, выпили лишнего, с кем не бывает. Так что предлагаю тост за гуманность и правосудие.

– Это правильно, – пробормотал Рябинкин. – Я, помнится, в студенческие годы тоже хорошо побузил. Одни только петарды в коровнике чего стоят…

С правой стороны стола внезапно выросла огромная фигура в чёрной рясе.

– А я, – громогласно заговорил отец Амвросий, неистово вращая глазами, – хочу заявить, что во вверенном мне благочинии окончательно и бесповоротно ликвидировано мракобесие!

Он рухнул на стул, опрокинул в себя рюмку и блаженно закрыл глаза.

Егор Тимофеевич воодушевлённо чокнулся с Рябинкиным:

– Да уж. За мракобесие точно стоит выпить.

Он пожевал что-то, грозно оглядел собравшихся и вдруг упёрся взглядом в скуластого господина с близко посаженными белёсыми глазами.

– А ты, Пётр Аркадьич, что невесел? – поинтересовался Пахотнюк. – Али твоё начальство тебя не жалует в последнее время?

Попов, наместник губернатора, вздрогнул и медленно поднял взор на Главу.

– Отчего же… За что меня не жаловать, коли я его превосходительству всю правду говорю? Я же вижу, что дела у тебя тут полный швах. Не выберет тебя народ на следующий срок. И правильно сделает. Своего человека из губернии пришлём, правильного, делового…

Лицо Пахотнюка сделалось пунцовым, кулачищи сжались, и все затихли в ожидании того, что он разразится ругательствами или, чего доброго, полезет драться с Поповым, но напряжение неожиданно разрядил Рябинкин, который встал и громко возразил:

– Дурак ты, Пётр Аркадьич. Истинный дурак. Егора Тимофеевича завсегда народ выберет. Любит его народ, потому что он такой же, как и все – простой мужик, настоящий. Не то, что твой книжный червь, которого пришлёте. А русскому мужику-то что нужно? Воля! Вот она, воля – пей не хочу!

И Рябинкин взмахнул рукой, показывая на заваленный яствами стол. Грохнул рюмочку и склонился над Пахотнюком:

– Не бойся, Егор Тимофеевич, осилим мы эти выборы. Не такое проходили.

Сел, пошамкал стариковскими губами, потом вдруг стукнул по столу:

– А не отведать ли нам бегемотика? Никто его не ест – так, глядишь, и протухнет.

Рябинкин сгрёб со стола пару тарелок, вилку и нож и стал пробираться вдоль стола к постаменту с бегемотом.

– А знаешь, почему Твердищева левой рукой ест? – зашептала Серафима Сигизмундовна. – Её благоверный хорошо оприходовал, теперь рука не гнётся. А знаешь, за что?

– Знаю, – буркнул Пахотнюк. – Она бутылку рому заграничного в заначке у него нашла и в одно рыло вылакала, пока он на службе был. Он рассказывал.

Тем временем Рябинкин добрался до бегемота, приладился к филейной части и вонзил в неё нож, дабы откромсать нежнейший кусочек…

Постамент вздрогнул. Огромная туша зашевелилась и стала подниматься на ноги.

Раздался женский визг. Зазвенели бьющиеся тарелки. Бегемот с налитыми кровью глазами сполз на пол и угрожающе направился к центру стола.

В одно мгновение зал наполнился перепуганными людьми, бегущими в разные стороны. Рябинкин, размашисто крестясь левой рукой, а правой прижимая к груди тарелку, понёсся к окну. Бегемот, словно пробуждаясь от долгого сна, встряхнул головой и с невообразимой для его габаритов скоростью побежал вдоль стола. Развернулся, поскользнулся на повороте, но тут же вскочил и погнался за мелким чиновником Хутькиным, у которого изо рта торчал недоеденный огурец. Сбил запутавшуюся в скатерти тётку. Из задней части бегемота при этом непрерывно сыпались тушки цыплят, коими он был фарширован. Хутькин, поскользнувшись, рухнул на пол и тут же был растоптан вместе с огурцом. На пути бегемота теперь оказался до смерти перепуганный Рябинкин, который догадался, наконец, бросить тарелку и повис, раскачиваясь, на плотной гардине, изо всех сил карабкаясь вверх. Бегемот снова развернулся и понёсся в противоположную сторону – к выходу из зала. Сбив ещё пару людей, он уже приближался к дверям, когда те внезапно раскрылись, и на пороге оказался Карл Мюллер, смотритель морга, в кожаном фартуке и с топором в руках. Меткий бросок – и топор с хрустом вонзился до самого обуха в череп бегемота. Тот обмяк и шлёпнулся мешком на пол. Над залом пронесся облегчённый вздох.

Пахотнюк, пытавшийся в этот момент продраться к выходу через толпу, которая пёрла отчего-то в противоположном направлении, растолкал всех и подобрался к Карлу, схватившись ему за руку и остервенело потрясая ее:

– Недожарили, сволочи… Уволю… А ты молодец. Как вовремя! И топор удачно прихватил.

– Ну, как же на банкете без топора? – спокойно ответил Карл. – Выпивка есть ещё?

– Да хоть залейся.

Столы скоренько поправили, убрали трупы и разбитые тарелки, сняли с гардины Рябинкина, бегемота вернули на постамент и продолжили банкет. Спел местный Карузо, выступили девочки, одетые цыплятами, толкнул речь главный промышленник, пожаловавшийся, что розничные торговые сети не хотят брать их яблочное пюре «Сюрприз». Затем завели музыку, и желающие пошли плясать. Особенно разошёлся хромой Рябинкин, который утащил у кого-то из ряженых девушек кокошник, нацепил его себе на голову и принялся отплясывать смесь из гопака, самбы и нижнего брейка, да так лихо, что ему устроили настоящую овацию. Возвращались к столам, хлопали по рюмочке и снова пускались в пляс.

Не было, пожалуй, ни одного человека в зале, включая хмурого Попова, который не мог бы не признать – банкет удался.

V

Очнувшись, Егор Тимофеевич долго не мог понять, где находится. Темно. Трудно дышать. Снизу холод пробирает. Оказалось, упал в кабинете с дивана, а сверху на голову свалился сюртук.

Привстал. Виски стиснуло, перед глазами поплыло. Во рту сушь, в правой части живота потягивает печень. Ползком добрался до сейфа. Дрожащими руками вставил ключ в замок. Открыл. Подивился, что спирта осталось меньше половины емкости. Когда выпил, вспомнить не смог. Никакой подходящей посуды поблизости не нашлось, решил пить из горла. Так и приложился, сидя на полу, к горлу тридцатилитровой бутыли. Внутри всё обожгло. Зажевать было нечем. И всё же немного полегчало почти сразу. В дверь отрывисто стукнули, и вошёл Егубин.

– Доброе утро, – улыбнулся он. – Разрешите-с?

– Да вошёл уже, – пробормотал Пахотнюк. – Чего тебе?

– Да вот-с, вы вроде как вчера денег обещали выделить на строительство вокзала…

– Я? Денег? – Пахотнюк наморщил лоб. – Если только по пьяни… Денег-то нету. Ты знаешь, во сколько вчерашний банкет обошелся? Три твоих вокзала. Будешь? – он кивнул на бутыль.

– Благодарствую-с, у меня с собой, – Егубин извлёк из кармана плоскую фляжку и отпил немного, пробормотав: – Ваше здоровьице-с.

Потом постоял, подумал и добавил:

– И всё-таки зря вы, Егор Тимофеич, так с вокзалом. Выборы на носу. Скажут – что же глава третий год никак маленькую такую сараюшку достроить не может? Непорядок-с…

– Ой, черт, – потирая голову, простонал Пахотнюк. –