В это время в дверь снова постучали.

– Да! – крикнул Глава.

На пороге появился крепкий, представительного вида мужчина с бегающими глазками и двухдневной небритостью.

– Криворотов? – удивился Пахотнюк. – А ты-то что припёрся?

– Вы просили зайти, – отозвался Криворотов, начальник лечебницы.

– Не помню, – Пахотнюк наконец встал с пола, переместил бутыль на диван и сам сел рядом, обнимая её одной рукой. – По какому поводу?

– Не могу знать.

– Ну, так и катись тогда, пока я добрый.

– Оно, конечно, можно, – Криворотов опустил глаза. – Только разговор и у меня к вам есть. Серьёзный.

– Господи, да откуда вы все взялись на мою голову? – Пахотнюк с усилием приподнял бутыль и сделал из горлышка большой глоток. – Ладно, говори, что там у тебя…

– Вы, Егор Тимофеевич, знаете – институтов я не кончал. Я лечу по призванию да по моей душевной нужде. Но у себя в лечебнице я порядок навёл, это вы вряд ли будете оспаривать. Если я скажу – резать, тут же и отрежут, не посмотрят, что у них диплом, а у меня два класса образования. Потому как у меня авторитет, и я всегда стараюсь людям добро сделать.

– Ты ближе к делу давай, не разглагольствуй, – поморщился Пахотнюк.

– Так я уж к делу и подошёл. Тут привезли ко мне одного психического. Не люблю я таких. Вроде больной человек – всякую чушь несёт, на сестёр бросается, укусить норовит. А лечить его непонятно как. Что резать-то, если у него вся болезнь в голове? Без головы вроде как он и совсем бесполезный будет, разве что на мясо, да и то боязно – вдруг на тебя сие безумие перекинется. Ну, приказал я до поры до времени связать его, пока придумаем, что делать. Честно говоря, по неопытности решил сначала, что белка.

– Кто?

– Ну, сие есть научный термин. По-простому – белая горячка, от выпивки бывает, когда неумеренно потребляют. А тут и второго привезли. Кричит: «Окститеся, вы раку попрали!». Я уж, по правде, думал им обоим головы оттяпать. Но потом заметил случайно у второго на ноге ранку какую-то. Присмотрелся – укус. То ли человечий, то ли звериный, не поймёшь. Вроде как зверек какой укусил средних размеров, типа кошки или крокодила. Пошел первого пациента посмотреть – а он коньки уж отбросил. Приказал раздеть, и нашел на ягодице – ну, это жопа по-научному – такой же укус.

– И что ты хотел этой своей повестью сказать? – спросил Пахотнюк.

– Неладно у нас что-то, – ответил Криворотов. – И неспокойно мне от этого. Промеж персоналу уж разговоры пошли, говорят, бешеная белка завелась в лесу. И кого куснёт – тот моментально с катушек съезжает, всяк по-своему. А некоторые и дохнут от невыносимой психической нагрузки. Я, конечно, институтов не кончал…

– Ладно, хватит. Чего ты хочешь-то от меня?

– А уж это вам видней. Моё дело сообщить. Пойду я…

– Ступай.

Криворотов спешно откланялся и скрылся за дверью.

– Вот ведь бабы-то… – пробормотал Пахотнюк, снова отхлёбывая из бутыли.

– Какие бабы? – не понял Егубин, до сей поры тихо стоявший в углу возле сейфа.

– Да наплодили уродов… Пришёл, рассказал незнамо что… Только голова сильнее разболелась.

– А я вот думаю, Егор Тимофеич, – молвил Егубин, – что эта белка как раз вовремя-с.

– В каком смысле?

– А надо о ней раструбить – бедствие, мол, будьте бдительны. А вы тем временем её изловите, да и станете героем аккурат перед выборами-с.

– Как же я её изловлю? Сачком, что ли?

– Да это и неважно. Покажете ободранный трупик, всё утихнет, да и довольно-с.

– Ну, может, и есть в этом толк… Ладно. Я спать. После обеда позови мне Твердищева. Посидим, помозгуем.

Пахотнюк откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.

VI

Галя сидела у себя в комнате в простом домашнем платьице с укороченным лифом и жевала уже шестой бульонный кубик. Ей было грустно, причем она сама не понимала, отчего. Она взяла лист плотной бумаги и цветные карандаши и, присев возле бюро, принялась рисовать саму себя. Через пару минут Гале стало ясно, что рисовать она не умеет абсолютно – девушка на рисунке получилась косоглазой, кривоногой, а серёжки в её ушах больше напоминали арбузы, повесившиеся от скуки на тоненьких ниточках.

Галя вздохнула и начала подрисовывать рядом другую фигурку – в кожаной куртке и светлых штанах. Она вышла уже намного лучше, только с ростом Галя немного ошиблась. Молодой человек едва доставал хромой девушке до плеча.

И тут что-то стукнуло в окно. Галя распахнула створку, высунула наружу голову и тут же получила камушком промеж глаз, отчего у неё слегка помутилось в голове, а по носу вниз побежала горячая струйка. Снизу донёсся сдавленный шепот: «Извините».

Галя начала второпях переодеваться, попутно промокая рану носовым платком и стараясь не испачкать одежду. На этот раз она выбрала нежно-голубое лёгкое платье с пышными рукавами и лентой под грудью, соломенную шляпку и белые перчатки с красными пальцами. То есть, они стали красными, как только Галя приложила рукой платок ко лбу.

Возле ворот ждал Домкрат.

– Доброе утро, – сказал он. – Простите, у меня от водки реакция замедляется. Я уж и видел, что вы окно открыли, да не успел остановиться.

– Здравствуйте, – смущённо пробормотала Галя. – Прошу меня великодушно простить за папеньку. Он очень плохо относится ко всем, с кем я общаюсь. Уж всех моих друзей разогнал.

– И много было друзей?

– Да не друзья, в общем, а так…

– Может, мы на «ты» перейдем? – спросил Домкрат – Я вроде вам камнем так хорошо попал по лбу – наверно, не чужой теперь.

– Как вам угодно…

– Можно и на брудершафт, – заметил Домкрат, продемонстрировав торчащее из кармана штанов горлышко бутылки.

– Прошу прощения. Я не пью.

– Совсем?

– Совсем.

– Так нельзя, – Домкрат был явно расстроен. – Не хотите ли пройтись? Я по дороге расскажу вам – тебе, то есть – о том, как много ты теряешь.

Они направились в сторону тракта, затем по загаженному и изрисованному граффити подземному переходу перебрались на другую его сторону и не спеша зашагали в сторону Серебрянки.

– Понимаешь, – говорил Домкрат, – алкоголь даёт тебе ни с чем не сравнимое ощущение нереальности происходящего. Он изменяет твое сознание. Ты по-другому видишь, по-другому чувствуешь. А как ты это используешь – это уже твоё дело. Может, это поможет тебе расслабиться. Может, ты вдохновишься на какое-то серьёзное дело. А может, просто получишь удовольствие.

– Я как-то имела неудовольствие попробовать водку, – сказала Галя. – Вкус пренеприятнейший.

– Ну, во-первых, это дело привычки. Со