колея разбита, то мост обвалился, то труп чей-нибудь забудут с дороги убрать. Однако прежде чем въехать в Серебрянку, предстояло пересечь тракт, а сие мероприятие редко проходило без происшествий.

– Ты, Михеич, попридержи, – скомандовал Пахотнюк, когда они по разбитому проселку подкатили к бетонному тракту, по которому скакал, тащился и мчался сплошной поток разнокалиберных транспортных средств. – На тот свет всегда успеем.

– Не волнуйтеся, ваше преосвященство, – отозвался Михеич. – Вот как раз прогал, проскочим…

– Да куда же ты, балбес?! Эх…

Лошади, подхлёстнутые ударом кнута, рванулись вперед. Джип подскочил на буераке и влетел на тракт, чудом не задев мчащийся из столицы рефрижератор и подставив борт мотоциклисту в джинсовых галифе, который, перелетев через руль, приземлился на встречной полосе и был моментально затоптан копытами.

– Глянь, Пафнутий Ленсталевич, – попросил Пахотнюк Рябинкина, – как там, с той стороны, красочку не поцарапали?

– Как же-ж, – прошамкал старик, – не только краску на цельную пядь содрал, а и вмятину зело большую в филейной части сделал, подлец.

– Ну что, Михеич, – злобно произнес Пахотнюк, чьё лицо покрылось багровыми пятнами и теперь напоминало больной мухомор, – если к среде своими силами не восстановишь, пожалуешь под экзекуцию. И на водку больше от меня не жди…

– Да за что, ваше преосвященство? – возмутился Михеич. – Это же он, как умалишённый, налетел…

– Ну, с него-то я уже не взыщу… А рублёв за коляску немало уплочено.

– Да не волнуйтеся, замажем чем-нибудь. Делов-то…

– Болтаешь ты много, – лицо Пахотнюка чуть прояснилось. – Ладно, трогай давай. Что стоять-то… Слыхал? – обратился Глава к Рябинкину. – Замажет он, видите ли…

– А чего? – встрепенулся тот. – У меня на складе несколько банок половой краски завалялось. Колёр слегка не тот, в желтизну больше, но так даже красивше будет.

– А, чёрт с ней, – махнул рукой Пахотнюк.

Некоторое время ехали молча. Мимо проплывали убогие деревянные домишки с соломенными крышами, покосившиеся заборы и причудливо накренившиеся фонарные столбы.

– Эй, Егубин, – вдруг обратился Пахотнюк к небольшому мужичку в очках, приютившемуся в уголке заднего сиденья, – дороги, же, кажется твое хозяйство?

– Да-с, – отозвался Егубин, втянув голову в плечи, – с некоторых пор имеем отношеньице-с.

– Вот ты мне объясни – я тебе двести рублей в том году выделил на строительство пешеходной дорожки до самой Серебрянки. Где она?

– Так ведь, Егор Тимофеевич, – засуетился Егубин, – это ведь каждый может сказать – где она, мол, дорожка-с… Но надо ведь учесть все факторы…

– Ты не юли, Фрол Гвидонович, говори как есть, всё равно ведь узнаю.

– Так я же и говорю. Только мы, значит, собрались дорожку эту замостить-с, уже и бетону накопали, и щебёнку замесили, и подвод с асфальтом понагнали-с, как вдруг прямо в аккурат на том месте, где должна была быть дорожка, прохудилась труба. Пришлось раскапывать, менять коммуникации. Вы только представьте-с, Егор Тимофеевич, сколько бы мы средств напрасно потратили, если бы успели эту дорожку построить.

– Ну, это ты правильно говоришь. А дальше что?

– Не понял-с…

– Куда ты всё это дел – асфальт, щебёнку, бетон, деньги остатние?

– Так нечто мы не найдём куда деть? Обижаете-с…

– И то верно. Молодец, Фрол Гвидоныч, ты мужик хозяйственный, за то и держу… Эй, стой-ка! – внезапно крикнул он Михеичу. – Зайдём, лавку проинспектируем.

Экипаж остановился около маленького сарайчика с зарешёченными окошками и выцветшей синей надписью «Лафка протухтовая». Пахотнюк уверенно вылез из джипа и направился к двери, а остальные засеменили за ним. Глава открыл дверь, злобно зыркнул на своих спутников, увидев низенький проем, но молча пригнулся и вошел. Они оказались в сумрачном душном помещении, где пахло кислой капустой и несвежей рыбой.

– Кто хозяин? – громогласно вопросил Глава. – Или можно так брать что хотим?

Откуда-то из подсобки вывалилась сонная толстая тётка в грязно-голубом халате.

– Чего разорались, иду уже… Ой! Егор Тимофеич! Это вы? Что же вы не предупредимши, я даже рожу не успела ничем намазать… Чего изволите?

– Да так, посмотреть, как тут у тебя дела, Светлана, поинтересоваться, чем торгуешь. Что-то у тебя тут тухлой рыбкой попахивает… Небось, с прошлого года лежит?

– Да ну, что вы, Егор Тимофеич…– Светлана игриво улыбнулась, показав железные зубы. – Продала уже, это просто дух дурной никак не выветрю… Не хотите ли чего испробовать?

Пахотнюк оглядел засиженный мухами и покрытый паутиной прилавок со сморщенными синими сосисками, засохшим сыром и потёкшими шоколадками.

– Даже и не знаю, – пробормотал он, поднял глаза к полкам, где ровными рядками стояли бутылки, и лицо его просветлело. – А какая у тебя, Светик, самая хорошая водка?

– Ох, – засуетилась Светлана, подбежала к полке, надела очки и стала пристально разглядывать бутылки. – И всё-таки жалко, Егор Тимофеич, что вы не предупредимши… Так ведь и не угадаешь с ходу, чем тут можно приличного человека поить… А, вот! Вот эта вроде должна быть ничего.

Пахотнюк взял бутылку и свернул с неё пробку.

– Сейчас я стаканчики принесу…

– Да не суетись, Светлан, я так… – Пахотнюк опрокинул бутылку горлышком в рот и сделал несколько глотков. Затем опустил её, занюхал рукавом и слегка охрипшим голосом произнес: – Хорошая у тебя лавчонка. На, допивай, – и он сунул бутылку Рябинкину, который, крякнув и последовав за выходящим Главой, на ходу приложился к горлышку.

Процессия двинулась дальше. Объехав вокруг Серебрянки, повозки направились к ещё одному району, удаленному от центра – Ровнецо.

– Слышь, Рябинкин, – обратился Глава к старику, допивающему остатки водки. – Ты мне можешь объяснить, почему здесь всё время так воняет?

– Ну, так это известно почему, – Рябинкин наморщил лоб, – коровы гадят.

– А чего бы их не зарезать? – спросил Пахотнюк. – И запах лучше, и закуски воз.

– Сделаем, Егор Тимофеич, – мотнул старик головой. – Вы только мне напомните утречком.

– Эх, мне бы кто напомнил… – мечтательно произнёс Пахотнюк. – А это ещё что? Эй! Стой.

– Тпру…– Михеич резко остановил лошадей и свалился-таки с козел на капот.

– Вот дурень-то, – Пахотнюку, видимо, уже надоело отчитывать Михеича, и он, ничего боле не сказав, вышел и зашагал к забору. Выкатившись из машины, за ним, покрякивая, засеменил Рябинкин.

Пахотнюк распахнул ворота и, нахмурясь, уставился на то, как две собаки с рычанием пытаются отнять друг у друга человеческую руку.

Из кирпичной будки на огороженной территории появился высокий худой человек в кожаном фартуке.

– Шарики, не деритесь, я ещё сейчас принесу, – внезапно заметив Пахотнюка, человек побледнел и опустил взгляд.

– Чем занимаешься, Карл? – поинтересовался Глава, насупив брови.

– Собак кормлю, – ответил Карл, вытирая руки о рубаху. – Худые совсем собаки, на шашлык хочу продать.

– А чем кормишь?

– Да тут мужиков привозили бесхозных, куда их ещё девать? Протухнут зря, да и всё.

– Хороший