Они стояли у недостроенного никогда стадиона, в тени недостроенных никогда ворот, и ругались так плохо и так негативно, как только могут материться замерзшие подростки. Воспроизводить их ругательства нет нужды, поверьте, это были очень грязные ругательства.

— Я понял, парни, — сказал вдруг Гришка; это «парни» было его речевой характеристикой, он привез «парни» из колонии. — Я понял, не только мороз, не один мороз. Настали новые времена, козье племя накупило себе холодильников. Они теперь хранят продукты в холодильниках.

— Ну не все же? (Кот)

— Не все, но всё большее количество. (Гришка)

— Мать иху! (Эд)

— Иху мать! (Гришка)

— Дальше ходить нет смысла. (Эд)

— Грабанем кого-нибудь? (Гришка)

— Чем? (Эд)

— Есть чем (Кот). Я выкрасил пушку. Высохла…

— Она всё же деревянная (Гришка), вес не тот. Ты ему в плечо, а он чувствует, что нужной тяжести нет. Несерьезно.

— А нужно давить сильно (Кот). Сверху вниз. Клиент будет чувствовать давление и примет его за тяжесть железа.

— Ты бы лучше усилил его железом. (Эд)

— А я усилил (Кот). Гирьку распилил и вмонтировал в ствол и рукоять.

— Дай! (Гришка)

Выйдя из темноты под воротами, подростки рассматривают муляж пистолета ТТ, сделанный Котом с пистолета отца Эда, мусора.

Одеты они жалко, Эд и Гришка в затрепанные пальтишки, Кот в черной фуфайке, на буйных головах подростков старенькие потертые шапки. Эд донашивает отцовские брюки с невыпоротым багровым кантом войск МГБ. У Гришки залатанные поверху ботинки, что свидетельствует о совсем уж бедности. У него только мать, да и то глухонемая, работает уборщицей. Гришке тринадцать лет. Коту и Эду по пятнадцать, но Гришка по развитию выше их. Он много читает и побывал вот в колонии для малолеток. Одевались после войны, впрочем, все плохо, потому тогда сплошь и рядом «раздевали» зазевавшихся поздних прохожих, одежда стоила дорого. Пальто носили десятками лет. Война ведь только что кончилась. Все ходили по улицам бедными, как персонажи Диккенса или Достоевского.

Со стороны: три оборвыша стоят в тени недостроенных ворот стадиона. Снег бело-синий, вдалеке единственный высокий фонарь с желтой лампой, но есть луна.

— Луна, мать ее… (Гришка) Пушку возьму я. Я выше вас. И я психованный. У меня и справка есть. И ругаюсь я — страшнее.

Последний аргумент — самый веский. Уличное ограбление непременным элементом включает в себя важнейший первый этап. Следует напугать клиента, ошеломить его, сразу же подавить. Гришка и до колонии ругался по-страшному, а из колонии уже такие ругательства привез, что здоровым мясникам на Конном рынке не по себе делается. Гришка знает очень грязные, самые грязные ругательства. У женщин ноги трясутся от ужаса.

— Ладно, давай ты. (Кот)

Кот все-таки главный в банде. Молчаливый крепыш, майорский сын все-таки уважаем ими. И Эдом, и Гришкой, и Вовкой-боксером, и Гариком-морфинистом, у Гарика мать — медсестра, и он пристрастился к морфию. Сегодня не все в сборе.

— Палки оставим тут (Кот). Григорий, отдай Эду свой нож.

— Я бы с ножом остался. (Гришка) Пушка-то не «гав-гав».

— Против кого ты будешь с ножом, клиенты же жидкие… (Кот)

Переругиваясь, они огибают достроенный кирпичный забор недостроенного стадиона. Вдоль забора обыкновенно идут от трамвайного круга с последней остановки трамвая редкие в такое время прохожие. Здесь есть еще один вход на стадион, но уже не парадные недостроенные ворота, а просто проем в заборе, но никакой калитки, ледяной ветер задувает и отдувает туда-сюда.

— Здесь и станем. (Кот) По глотку хотите?

— Что же ты молчал-то! (Гришка) Я совсем околел!

— НЗ. (Кот)

Водка согревает. И луна уходит в тучи, тучи ее проглатывают. Но вот прохожих нет. Правда и то, что трамваи ходят с большими промежутками, часто запаздывают, и в это время прохожих немного.

Им бы по домам, и, возможно, каждый по-отдельности ушел бы и улегся. На чем они спят на родительской жилплощади? Обычно на диванах, занавеска отделяет родительскую кровать, за еще одной занавеской бабка и малолетние сестра-брат. Но их трое, и они стесняются друг перед другом. Водка согрела, но ледяной сквозняк со стадиона пробирает до костей.

— Идут. (Кот) Но двое. Мужик и баба.

— Двоих не потянем. (Кот) Баба орать будет. Ждем.

— А может, сделаем их? (Гришка)

— Я говорю — не потянем. (Кот) Ты забыл, что две бабы нам устроили летом, у моста… Нет.

Летом у моста они, правда в большем составе, попытались ограбить двух хорошо одетых женщин с яркими украшениями в ушах и на запястьях, но женщины подняли животный крик, им пришлось самим спасаться бегством, всей банде. Потом они стыдились друг друга до самой осени. Каждый думал: ну какие же мы молодые бандиты, если две орущие армянки нас распугали.

— Нужно было армянкам врезать тогда. (Гришка)

— Ты тоже об этом думаешь? (Эд)

— Переоцениваю, извлекаю урок. (Гришка)

— Идет какой-то щуплый. Шапка на нем дорогая. Пыжик.

— Его-то нам и надо. В крайнем случае шапку возьмем.

Щуплый в пыжике идет к ним долго. То ли на самом деле не торопится, то ли напряженным нервам подростков кажется, что он приближается медленно. Обычно в это время прохожие спешат миновать недостроенный стадион, ограбления тут не раз случались. А этот не спешит.

Они грамотно дают ему миновать проем в заборе и набрасываются на него сзади.

— Стой, сука, мать-мать-перемать, убью, мать. Твою мать! (Гришка)

Гришка изо всех сил жмет муляжом черного ТТ в плечо щуплого. Кот и Эд схватили щуплого за руки. Расстегивают ему пальто.

— Пошевелишься — убью, мать-мать-перемать твою, гада мать, перхоть ты поганая! — рычит Гришка.

Эд проникает в многочисленные карманы пиджака и пальто щуплого. Несколько рублей, паспорт почему-то с собой.

— Ребята, вы чего, я получки еще не получал. Пустой я. Шапку возьмите, а я домой, меня семья ждет. Ребята, а? (Щуплый)

— Проверьте брючные у него тоже. (Гришка)

— Паспорт у него зачем-то. (Эд)

— Посмотри прописку. (Гришка)

— Ребята, возьмите шапку, она новая. За нее нормально дадут. (Щуплый)

— Он тут рядом живет. Материалистическая, 23, квартира 3. (Эд)

— Рядом совсем, третий дом отсюда. (Щуплый)

— Мы идем к тебе в гости. (Гришка)

— Ты что, псих? (Кот — Гришке) Берем шапку и уходим!

— Согреемся у него и уйдем. (Гришка) Я околел, кости даже болят.

— Пошли ко мне, мальчики. (Неожиданно соглашается Щуплый) У меня и водка есть, и закуска. С дочерью познакомлю, она вашего возраста…