— Не думаете ли вы, — победоносно начал Эрик, — что диалектическое взаимодействие между Калибаном и Ариэлем предвосхищает марксистский тезис об опасности гуманизма? Я хочу сказать, что если проанализировать замечание о пролетарии и эльфе, то в конце концов создается впечатление…

— Последнее печенье для вас. — Макс церемонно вручил завернутую в салфетку драгоценность Беатрис Вандом.

Она приняла дар с величественной улыбкой, начавшейся где-то в области живота и постепенно поднявшейся выше. На какой-то момент они с Максом составили совершенное единство. Потом Беатрис обернулась к Эрику:

— Простите, вы говорили?..

Эрик слово в слово повторил сказанное.

Нахмурившись, Беатрис вонзила зубы в печенье. Она была, как принято говорить, ширококостна, и само ее физическое присутствие умаляло и Эрика, и его аргументы. Натаниэль же куда-то таинственно исчез.

— Ну да, вы правы, Шекспир тоже озабочен тем, чтобы повенчать тело и душу, — признала она, прожевав кусок. — Но классовый уровень — это только один из аспектов этой извечной борьбы.

— Но разве вы не согласны с тем, что… — Эрик воспользовался второй своей уловкой, несколько более настойчивой. Третья заключалась в коронной вступительной фразе: «Но разве вы не видите сами…» Эта последняя обычно сопровождалась энергичным жестом. Для социалиста он был мастером частной монополии. На самом деле единственное, чего ему в действительности не хватало, — это ящика из-под мыла и уютного места где-нибудь в углу Гайд-парка. После последней публичной лекции Эрик так замучил лектора своими вопросами, что Эду Шемли пришлось срочно послать его за выпивкой в «Тед и Ларри».

Беатрис вполне серьезно ответила на один из его вопросов, но он сразу нашел два возражения. С Эриком всегда так: беседы с ним не то что отвратительны — они нескончаемы. Вандом допила кофе, когда Макс что-то шепнула ухо Эрику.

Тот вдруг встревожился:

— Вы уверены?

Макс в ответ пожал плечами с видом: «Знаешь, это твое дело, парень». Потом он сам пустился в разговор с Беатрис о Томасе Киде. Он читал ее первую книгу. Я тоже, однако Возрождение мало интересовало меня на старших курсах; а для Макса это был и вовсе чуждый предмет. Этот Макс — противоречивый эрудит. Или великий очковтиратель.

Эрик в это время кинулся куда-то с видом человека, у которого расстроился мочевой пузырь. Последнее, что я успел заметить, — это его твидовый пиджак и сверкающие пятки. Он выбежал через боковой вход в Фэрли-Холл и исчез в темноте. Я снова посмотрел на Макса, который вполне удачно беседовал с Беатрис. Они вспомнили каких-то общих знакомых в Кембридже и теперь живо обсуждали одного из них. Это был разговор равных во всем, кроме одного: Беатрис смотрела Максу в глаза, а он разглядывал ее тело. Расстояние между ними постепенно уменьшалось, но я не мог понять, кто из них его сокращает. Я стоял рядом, как второстепенный компаньон, и послушно кивал в нужных местах.

Через пять минут показался ее муж. Это был представительный мужчина в мятом деловом костюме, с седеющими волосами и грустным лицом. Рейс задержали в Атланте, он очень сожалеет, что не смог присутствовать. Он виновато сжал руку жены. Она представила ему меня и Макса, но нашлись и другие люди, желавшие с ней поговорить, и нас оттерли на периферию толпы, подальше от пиршественного стола. Было такое впечатление, что это Макс сдерживал толпу сколько мог, но потом сдался и открыл шлюзы.

Я не смог удержаться от вопроса:

— Вы разочарованы?

— Разочарован? Нет. — Он внимательно посмотрел на то место, где стояла Беатрис. — Лучше сказать, что я неудовлетворен.

Мы вместе вышли в давно ожидавшую нас ночь. Когда мы отошли довольно далеко от Фэрли-Холла, он пробурчал:

— Рука, зажатая в автомобильной двери, нет, сломанная рука за возможность приласкать эту пухлую округлость. — Он обернулся, словно хотел на прощание обнять само здание. — Подумайте, сколько еды влезло в эту талию!

Макс снова вышел на охоту, но я вдруг подумал о другом.

— Но что от всего этого получает она?

— Она? — Он удивленно воззрился на меня, потом с силой ударил кулаком в ладонь. Именно так он часто щелкал костяшками пальцев. — Она получает меня. Мою боль.

О чем он говорит: о садизме или мазохизме? Я понимал, что Макс — это тип, который может намеренно всадить перочинный нож в живую плоть, но я не мог понять — в свою или в чужую. Неужели я никогда не увижу его в действии, воочию, собственными глазами? Он шел впереди меня, наклонившись вперед и размахивая руками, словно разгребал темноту, вставшую на его пути.

— Макс?

— Угу.

— Вы поддерживали когда-нибудь стабильные отношения?

— Стабильные отношения? — Он передразнил мой тон. — Здесь мы имеем противоречие в понятии. Отношения должны быть нестабильными, иначе где будет опасность, где будет удовольствие?

Я не сразу нашел, что ответить. Все возможные ответы явились мне позже: безопасность, надежность, взаимное уважение, доверие в постели. Но очевидно, эти доводы не возымели бы на него никакого действия. Макс излагал свои взгляды как непоколебимые истины. Я пожал плечами, но едва ли он заметил этот жест в темноте, тем более идя впереди меня. Правда, я не думаю, что он ждал ответа. Он пошел медленнее, мы поравнялись и дальше шли рядом.

Мы подходили к кварталу Нортгейт, когда услышали протяжный британский вопль:

— Черт возьми! Дерьмо собачье! Ублюдок! Где ты?

В следующий момент тощее жилистое тело в твиде выскочило из-за угла и налетело на Макса. Оба упали на землю. Но никакой возни и драки не последовало. Макс встал первый, словно ловкое четвероногое животное. Другой же, оказавшийся Эриком, так быстро подняться не смог.

— Проклятье, я, кажется, вывихнул голеностоп — аааах!

Мы одновременно нагнулись, чтобы помочь ему встать, но стоило Эрику наступить на поврежденную левую ногу, как он вздрогнул от боли. Макс немедленно взял руководство на себя:

— Вам нужен лед на сустав, и чем скорее, тем лучше. Иначе сейчас нога опухнет.

— Вы действительно думаете…

— Да. — Макс был тверд, как скала. — Ваша квартира где-то недалеко?

— Да, точнее, то, что от нее осталось. Знаете, что сделал этот ублюдок Натаниэль?

— Нет, это вы расскажете нам позже. Дон, дайте мне руку. Две. Вот так. Отлично, а теперь садитесь.

Мы сделали замок для переноски раненых, составленный из четырех переплетенных рук. Я делал такой замок, когда в последний раз был в бойскаутском лагере. Макс взялся за мои запястья с неожиданной силой. Я постарался превзойти его, но у меня сразу же заболели пальцы. Эрик сидел в полузабытьи, как путешествующий раджа, пока мы несли его домой. В квартире горел свет, создавая впечатление бушующего внутри пожара. Макс открыл дверь ногой, и мы ввалились внутрь.