— Простите, не понял? — произнес сержант. Он был на голову выше Эрика и похож на отца, который видит, как его сын проигрывает решающий матч по крикету. Во всяком случае, так об этом нам рассказывал он сам.

Но Эрик снова повторил ту же глупость. Сержант округлил глаза и выразительно посмотрел на остальных присутствующих — клерка и патрульного. Посмотрите на этих профессоров. Он красноречиво пожал плечами — слишком усердное чтение книг иногда сильно вредит голове.

— Но тогда мы его отпустим, — сказал сержант. — Какой смысл держать в тюрьме человека, не совершившего никакого преступления?

Это на мгновение остановило Эрика. Сама мысль о том, чтобы оставить Натаниэля на милость социально-экономических сил, познавать которые он только начал, показалась ему кощунственной. Но его тревожили мысли и более общего порядка.

— В конце концов я сделал так, что его отпустили, — сказал мне Эрик. — Если я и сотворил чудовище, то, по крайней мере, это марксистское чудовище.

В это время на другом конце города университет ускоренными темпами возводил специальный инвалидный дом для нашего парализованного героя Вилли Таккера. Город Оксфорд пожертвовал для этого участок земли, и я думал, что это очень благородный жест, до тех пор пока Эд Шемли не сказал мне, где он находится: сразу за железнодорожными путями, прямо в центре черного квартала. Конечно, там Вилли будет уютнее, чем где бы то ни было, слышал я сочувствующие голоса. Но, честно говоря, эта ситуация не вызывала у меня восторга — я чувствовал себя неуютно.

Апофеоз наступил в начале февраля, сразу после начала следующего семестра. Дома я наводил последний глянец на статью о Джойсе, неожиданно зазвонил телефон. Я отреагировал не сразу, но Сьюзен, видимо, была в убежище. В последнее время мы каким-то непостижимым образом почти не виделись, хотя и спали в одной постели. Я стремглав бросился на кухню и схватил трубку на седьмом звонке.

— Это Джейми? — нервно поинтересовался мужской голос.

— Нет, Джейми уже довольно давно не проживает по этому номеру.

— Неужели? — В голосе прозвучало ехидное недовольство. — Если вы его встретите, передайте, что он до сих пор должен мне двести долларов.

Он отключился. Я был на полпути к компьютеру, когда телефон зазвонил снова. Я снял трубку в надежде, что это звонит сам Джейми.

— Это доктор Шапиро? — спросила какая-то женщина.

— Да, слушаю.

— Доктор Шапиро, это миссис Мэтт, мать Черил. Вы, случайно, не встречали ее в последнее время?

— Ээ, нет, а в чем дело?

Последний раз я навещал Черил больше месяца назад, когда она тоскливо спросила, почему нигде не делают операций по восстановлению девственности. Родители упорно внушали ей, что она падшая девушка.

— Она сбежала. Мы не имеем никакого представления о том, где она. Мой муж подумал… он подумал, что, может быть, она у вас.

— Мне очень жаль, миссис Мэтт. Могу понять ваше горе, но никакими сведениями я не располагаю.

Тон мой был светским и твердым, хотя я не был вполне уверен, что сказал бы ее родителям, где она, если бы даже Черил спала в соседней комнате. Я повесил трубку, радуясь, что девочка сбежала из Тупело. Я надеялся также, что ее не изуродуют в Мемфисе или еще где-нибудь.

В довершение всех бед начался весенний семестр. На Юге весна приходит рано и несет с собой массу сильных переживаний. В то время как на Севере людям приходится довольствоваться мокрыми и грязными дорожками и набухшими крокусами, здесь распускаются магнолии, а озорной свежий ветерок обдувает голые ноги студенток из женского союза. В растительном царстве начинают бурлить соки, но гормоны начинают играть и в соках прочих обитателей кампуса. По лицам первокурсников «Оле Мисс» видно, что они томятся желанием потерять невинность, можно увидеть гоняющую по городу стайку девушек в красном кабриолете с опущенным верхом. Весной я с повышенным вниманием слежу за своими студентами, чего нельзя сказать о моем преподавательском рвении. Весна накатывает неудержимой волной, сексуально возбуждает по утрам, придает упругость каждому самому ничтожному шагу. Если вы хоть немного похотливы, то весна вселит в вас легкое безумие.

Я и сам столкнулся с нешуточным искушением, когда Элизабет Харт явилась ко мне в кабинет обсудить реферат. Она была ослепительна: безупречный макияж и открытое платье, с голыми плечами, которое сползало все ниже и ниже во время разговора. Кожа ее не имела ни малейшего изъяна и казалась нереальной, а салонный загар прослеживался до самых кружевных трусиков — Элизабет умело позаботилась о том, чтобы я их видел, скрестив свои стройные ножки. Каждый год со мной пытались флиртовать одна-две студентки, но ни одна из них не была столь откровенной. Все это было бы пленительно, если бы в игре Элизабет не чувствовалась невыносимая фальшь. Наверное, это следствие углубленного изучения литературы, но я питаю непреодолимое отвращение к клише, если, конечно, их не употребляют для усиления комического эффекта.

Я повернул крутящийся стул так, чтобы не смотреть Элизабет в глаза.

— Речь пойдет о вашем реферате, Элизабет.

— Да, я слушаю вас, доктор Шапиро. — Она устремила на меня наивный взгляд своих синих, как у младенца, глаз.

— Ну… — Я взял в руки обличавший ее документ, испещренный брызгами красных чернил моей профессорской ручки. — Этот реферат не похож ни на одну из ваших прежних работ.

— Не похож? — Она подкатила свой стул поближе к моему. В ноздри мне ударил аромат «Шанель номер 5».

— Нет. Во-первых, мы не читали в прошлом семестре Гарди.

— Нет… но я читала его на другом курсе, в прошлом году.

— Но почему вы вспомнили Гарди именно для этого семинара? — Я ткнул ручкой в третью страницу. — Вы приводите здесь цитаты из источников, которые — мне понятно откуда — известны…

— О, здесь мне помог один мой друг. — Рот ее приоткрылся в улыбке, и между двумя рядами белоснежных зубов стала видна манящая карминовая глубина.

— Но вы же понимаете, что должны писать реферат самостоятельно, без посторонней помощи.

— Но он просто помог мне найти нужные книги. Ведь это можно, правда? — Левая грудь уперлась мне в плечо, голова послушно склонилась к реферату, лежавшему у меня на коленях.

Я получил очередную порцию «Шанели», на этот раз из глубокого выреза платья. Я попытался найти опору в подлокотнике, но он уже был занят рукой Элизабет. Меня раздирали желание и невероятное раздражение. Я попытался представить себе Сьюзен, но единственное, что мне удалось, — это пересадить Сьюзен груди Элизабет.

Меня спас Макс ex machina. Он постучался в дверь:

— Дон, вы здесь или это запись?

Элизабет отпрянула с такой поспешностью, словно ее ужалили в самое чувствительное место. Чары рассеялись. Беседу, если ее можно так назвать, можно было считать оконченной. Я испустил профессиональный преподавательский вздох.