— Черт с ней с честью! — взорвался он. — Я спрашиваю, откуда у тебя часы?!

Она пришла в себя и спокойно ответила:

— Их принесли утром вместе с цветами. Вероятно, произошло недоразумение.

— Недоразумение! Хорошая отговорка! Может, ты еще скажешь, что не знаешь, от кого цветы?

— Почему же, знаю. Их прислал Стронковский.

— Этот сопляк слишком много себе позволяет. Что это за мода ни с того ни с сего присылать цветы замужней женщине, у которой забыл часы.

Кейт молчала.

Гого взял часы в руки и рассмеялся.

— Если считать его любовником, то слишком дешево. Какое свинство! Дешевка!

И он бросил часы так, что стекло разлетелось на мелкие кусочки.

— Я это животное научу, как оставлять свои… вещи в моем доме.

— Гого! Да ты пьян.

— А если даже?! Что, мне нельзя?

— Я тебя совершенно не понимаю.

— Да?.. Не понимаешь?.. Превосходно! Я нахожу это свинство в твоей спальне, а ты не понимаешь! Завтра, например, я найду здесь чей-то галстук или брюки.

Не проронив ни слова, Кейт вышла из комнаты.

Гого, раздраженный до предела, выбежал за ней.

— Я его научу! — кричал он. — Я научу его!..

Он понимал всю бессмысленность своего негодования, давал себе отчет, что ведет себя грубо, но, проведя бессонную ночь в тяжких размышлениях, охваченный презрением к себе и ненавистью ко всему свету, был не в состоянии призвать себя к порядку, скорее наоборот, находил какое-то дикое удовлетворение, выплескивая свое мерзкое настроение и свою грубость. Он хотел скандала и осознанно стремился к нему. Поскольку Кейт молчала, ему пришла в голову мысль о Стронковском.

— Я покажу ему эти цветы и эти часы! — шипел он, сжав зубы, разбрасывая на столе бумаги в поисках телефонной книги.

Наконец, найдя номер телефона, он позвонил.

— Пригласите пана Стронковского.

— Пан Стронковский еще спит, — ответила экономка.

— Так разбудите. У меня важное дело.

Спустя минуту в трубке раздался заспанный и хриплый голос:

— Что такое, черт возьми! Кто говорит?

— Гого. Послушай…

— А, как дела? Уже встал?

— Это неважно. Я бы хотел узнать, как ты смеешь присылать моей жене какие-то идиотские цветы! Что ты себе позволяешь?

— Я не понимаю тебя, — удивился Стронковский.

— Это я не понимаю! — крикнул Гого.

— Ты с ума сошел? Что в этом плохого?! Каждый ведь может.

— Каждый, но не ты! Твои неуместны!

— Но, Гого, что случилось?

— А то, что я не желаю! Моей жене не нужны твои глупые цветы, а мне не нужно, чтобы ты оставлял в моем доме свои часы или другие вещи.

Стронковский окончательно проснулся.

— Извини, но ты же не хочешь оскорбить меня, позволяя себе выражения, которые…

— Да, позволяю, — прервал его Гого, еще больше возбуждаясь, зная, что Кейт из соседней комнаты слышит каждое слово. — Позволяю себе, но не позволяю тебе, а твои паршивые цветы я выбросил в мусорницу!

Стронковский холодно ответил:

— Во всяком случае, я прошу тебя выражаться более сдержанно. У тебя есть право запретить мне присылать пани Кейт цветы. Я приму это к сведению, но не потерплю подобного тона, потому что ты хамишь мне.

— Сопляк, я выражаюсь, как мне нравится!

— Это уж слишком, прощай.

— Хлыщ! — крикнул еще Гого и бросил трубку.

Взволнованный и не зная, как поступить, Стронковский прошелся по комнате. Скандал, который закатил Гого, казался ему непонятным и оскорбительным. Не меньше часа сидел он неподвижно на кровати, после чего постучал в комнату брата.

Зигмунт сидел за рабочим столом и внимательно выслушал всю историю.

— Ну, что ж, — сказал он, — ты должен послать к нему секундантов.

— Ты думаешь?

— Не вижу иного выхода. Позвони своим друзьям.

Стронковский покачал головой.

— Это не лучший вариант. Видишь ли, все они знают пани Кейт, а мне бы очень не хотелось впутывать ее в эти дела. Надо бы кого-нибудь другого.

— Значит, позвони Вацеку.

— Вот это хорошая мысль, — согласился Стронковский.

Тем временем Гого, закрывшись в своей комнате, смаковал неприязнь и отвращение к себе. Вел он себя действительно глупо и по-хамски, незаслуженно оскорбив Стронковского, которого на самом деле любил, а хуже всего то, что в глазах Кейт вся эта история должна была дискредитировать его окончательно.

«Она никогда мне этого не простит, никогда», — думал он с грустью.

И его охватывало отчаяние. Гого был почти уверен, что Кейт уже ушла из дому, что не захочет его больше видеть, что бросит его и что он уже никогда не увидит ее.

Эти печальные размышления прервал стук в дверь.

— Кто там?

Послышался голос Марыни:

— Обед подан, и пани просит вас к столу.

Он вскочил.

— Она здесь?

— Да, и зовет вас обедать.

Кейт сидела в столовой за столом и смотрела на него своим обычным спокойным взглядом. По выражению ее лица нельзя было понять, обиделась она или простила уже устроенный им скандал.

— Кейт! — обратился он от самой двери.

— Прошу тебя, садись, потому что суп не очень горячий.

— Кейт!.. Кейт!.. — повторял он, бросаясь ей в ноги. — Прости меня, я не знаю, что со мною происходит… Я же люблю тебя и ни минуты не сомневался в твоей порядочности. Я отчаянно тебя люблю, не злись на меня. Я не такой уж и плохой, вот только несчастный. Если бы ты знала, как я несчастен…

Всхлипывая, он положил голову ей на колени. После минутного колебания она прикоснулась к его волосам.

— Успокойся, Гого, и встань, я не обижаюсь на тебя. Встань, Марыня может войти, встань.

Он схватил ее руки и стал восторженно целовать, задыхаясь от переполнявших его чувств.

— Какая ты замечательная, какая благородная… Я — ничтожество, животное, но как же я люблю тебя!

— Встань, Гого, — повторила она мягко.

— Я знаю, что не стою тебя, — говорил он возбужденно. — И несмотря на это, не презирай меня, я изменюсь, клянусь тебе, и помирюсь со Стронковским. Даю тебе слово не обращать внимания на то, что он присылает тебе цветы. Какое-то безумие овладело мной, сам не знаю, что происходит. Извини, Кейт, пожалей меня немного.

— Но я не злюсь на тебя, Гого.