— Я не знакома с этим. Это мужские дела.

Знал Гого, что она не верила в него, знал, что уже ни на мгновение не относилась серьезно к его намерениям.

— Ты — жестокая, — сказал он однажды, а она рассмеялась, делая вид, что его слова принимает за шутку.

Наступило лето, и по приглашению князя Залуцкого они поехали к нему в Горань. Там отдыхал и Тукалло, а Ирвинг приезжал почти каждый день. Несмотря на это, Гого смертельно скучал в деревне и часто делал вылазки в Варшаву. В конце августа после одной такой прогулки он не вернулся, а Кейт получила от Полясского записку с просьбой как можно скорее приехать в Варшаву.

Гого она нашла в постели с перебинтованной головой и высокой температурой. Оказалось, что он, будучи пьяным, выпал из пролетки, разбил голову и получил много внутренних телесных повреждений. Доктор уверял, что его жизни ничто не угрожает, но предупреждал, что пациент, как минимум, два месяца не сможет вставать.

И Кейт стала сиделкой. Первые две недели она почти не выходила из комнаты мужа, да и потом проводила там целые дни, потому что Гого хотел видеть ее постоянно рядом.

Он засыпал ее словами благодарности и нежностями, клялся, что никогда больше не возьмет в рот спиртного, что тотчас же после выздоровления займет место, любую предложенную должность, только бы работать. Кейт воспринимала все это с милой улыбкой, хотя он не обольщался надеждой, что ему удалось воскресить в ней веру. И тогда приходили к нему минуты отчаяния.

— Не веришь! — кричал он. — Не веришь мне! Ты убьешь меня этим неверием!

— Но я же верю, верю тебе, — отвечала она спокойно.

— Ты так говоришь, чтобы только успокоить, успокоить…

— Как же мне, Гого, убедить тебя?

— Стань другой! — Другой?.. Но какой?..

— Ой, не знаю, не знаю, только не такой безжалостной!

Она просто расхохоталась.

— И что только этот человек говорит? И это о собственной сиделке!

С какой последовательностью и настойчивостью она замыкалась перед ним, с какой беспощадностью удерживала непреодолимую дистанцию между ним и собой.

— Ты презираешь меня, — сказал он ей однажды. — Ты смотришь на меня, как на жалкую тварь, с высоты своего совершенства, считая себя существом безгранично выше меня. О, не возражай, я знаю, что так оно и есть. Но ты ошибаешься, ты не совершенна, потому что ты не человек, ты — автомат, сделанный из добродетели и достоинств, но автомат. Знаешь, чего тебе не хватает?.. Тебе не хватает сердца!

— Мне не хватает еще чего-то, — ответила она весело, — не хватает благоразумного мужа, который бы не молол такой несусветной чепухи.

— И только так ты можешь ответить мне? — спросил он с горечью.

— А что же еще тут можно добавить, разве только то, что вместе с выздоровлением тебя покинут такие нелепые мысли.

Однако мысли не покинули его. Гого понравился и начал вставать. Первый раз он вышел из дому в годовщину их брака. На вечер они пригласили несколько человек, и Гого сам хотел выбрать вина, но прежде нужно было зайти в ломбард, чтобы заложить жемчуг Кейт. На протяжении лета он истратил много денег, а потом и болезнь потребовала огромных затрат.

Не без смущения обратился он к Кейт за этим жемчугом. Зная ее привязанность к драгоценностям, думал даже, что откажет. Однако после минутного колебания она сама принесла коробку с колье.

Когда он вернулся, она попросила квитанцию из ломбарда.

— Я оставлю ее у себя, — ответил он. — Я обязан сам выкупить этот жемчуг.

— Нет, нет, — настаивала она, — я хочу, чтобы квитанция была у меня.

Она произнесла это с особой категоричностью. Не сказав ни слова, он выполнил ее желание, но уже весь день был испорчен, и вечером он напился, как себе объяснял, назло Кейт, а точнее потому, что не обладал достаточно сильной волей, чтобы сдержать клятву.

Около полуночи гости начали расходиться. Было ясно, что все по старой привычке пойдут в ночной бар, и Гого смотрел на них с завистью. Около часа последними вышли Фред и Али-Баба.

Гого налил себе рюмку рейнского вина и сказал:

— Видишь, я остался. Сама понимаешь, что после такого долгого перерыва мне было бы приятно пойти куда-нибудь, но я остался. К сожалению, ты никогда не соблаговолишь заметить мои жертвы.

Кейт, занятая уборкой со стола, ответила:

— Я не могу их не замечать, ты так много и так часто говоришь о них.

— Ага, и это уже мешает тебе!

— Вовсе нет, — пожала она плечами, — только то, что ты называешь жертвой, ни в коей мере не является таковой для меня.

— А для кого же?

— Не знаю, только не для меня. Разве я прошу тебя отказываться от твоих удовольствий?

— Не просишь, — согласился он и добавил с сарказмом. — Не изволишь просить, не желаешь снисходить до просьбы.

В ее глазах промелькнуло гневное выражение, но ответила она со своей обычной сдержанностью:

— Я не прошу тебя потому, что меня это не интересует.

— Естественно. Как же могут тебя интересовать поступки твоего мужа! Ха!

Кейт молчала.

— У тебя нет сердца. Ты холодна как лед. Вот и все. Я мог бы умереть, а ты бы и слезинки не уронила.

Она взглянула на него и серьезно сказала:

— Каждый человек, я полагаю, имеет определенный запас слез, и если он использовал их при других обстоятельствах, не нужно удивляться, что запас иссяк.

— Ага! — выкрикнул Гого. — Значит, следует понимать, это я выдавил из тебя все слезы? Ну, знаешь, это уже похоже на насмешку. Выходит, я такой плохой человек, такой никудышный муж, подлец, словом, самый худший, да? Обижаю тебя, притесняю, позорю, не так ли? Отвечай!!! Прошу тебя, ответь!

— Я никогда этого не говорила.

— Но ты так думаешь.

— Это лишь твое предположение.

— Убежденность, — поправил он.

— Беспочвенная.

— Но правдивая. О, моя дорогая, ты совсем не знаешь жизни, ты не знаешь людей! Сколько женщин завидует тебе, мечтая иметь такого мужа, как я, мужа с моими недостатками и пороками. Уверяю тебя, что только в твоих глазах я достоин презрения. Есть много людей значительно хуже меня.

— Не сомневаюсь в этом, но я никогда не думала о тебе с презрением.

— Ты считаешь меня таким толстокожим, что я этого не чувствую?

— Скорее наоборот, я думаю, что ты отличаешься чрезмерной впечатлительностью и склонностью внушать себе несуществующие вещи. Я не давала тебе повода для подобных домыслов. Однако если считаешь, что я проявила какую-нибудь бестактность, что надлежащим образом не исполняю свои обязанности, которые взяла на себя, став твоей женой, сделай замечание и можешь мне поверить, что…