В заключение письма французский император напоминал о совместной программе действий, которую предлагал ему Николай I в своем письме от 17 января 1853 года: «сохранение порядка, стремление к миру, соблюдение договоров, взаимная доброжелательность».

Это письмо замечательно стремлением к миру, о котором оно свидетельствует. Оно также замечательно тем, что Наполеон III превращал мир, будущее Европы во франко-русскую проблему, в личное дело двух императоров. Наполеон III забывает здесь о зачастую столь сложных франко-русских отношениях, парализованных международными спорами, а также чувствительностью обеих сторон к протокольным вопросам, во имя личного сотрудничества, к которому он призывает «своего друга». В это обращение он вкладывает глубокое доверие, подчеркивая свою убежденность в том, что диалог между главами государств эффективнее, чем дипломатическое крючкотворство, преодолеет недоразумения и предвзятость. Это письмо – исключительный момент во всегда трудных отношениях двух стран, предвестник саммитов глав государств, которые в ХХ веке станут попыткой найти новые дипломатические инструменты. Несмотря на личный характер, оно было опубликовано в газете «Монитёр», что служило призывом к поддержке общественного мнения – еще одно предвестие будущей практики, которую в ту пору совсем не одобряет традиционная дипломатия.

Но Наполеон проявил оптимизм, который не будет оправдан фактами. Николай I остался глух к его призывам и не сдвинулся со своей непримиримой позиции, не приняв во внимание ни один из аргументов, выдвинутых «добрым другом». Он начинает ответное письмо, датированное 8 февраля, беря за основу последнюю часть послания Наполеона III, то есть совместную программу двух императоров, но обратив ее против своего собеседника: «Я не прошу ничего иного, чем то, что предусмотрено договорами. Если бы Порта не получила помощи, наш спор, который держит сейчас в неопределенности всю Европу, уже давно был бы разрешен. Но одно роковое влияние помешало нам договориться. Вызвав необоснованные подозрения, подогревая фанатизм турок, сбив с толку правительство и исказив истинное значение моих требований, оно создало ситуацию, которая должна была привести к войне… Если пушечные удары в Синопе болезненно отозвались в сердцах всех французов и англичан, кто имеет чувство национального достоинства, не думает ли Ваше Величество, что угрожающее присутствие у входа в Босфор 3 тысяч артиллерийских орудий, о которых оно говорит, и грохот их входа в Черное море не вызвали никакой реакции в сердцах нации, которую я имею честь защищать? Что бы Вы ни решили, Ваше Величество, но не увидят меня отступающим перед угрозами. Я имею веру в Бога и в мое право, и я ручаюсь, что Россия в 1854 году та же, какой была в 1812-м».

Хотя Николай I заканчивает, как и его корреспондент, заверением в своих мирных намерениях, это письмо оставляет впечатление удивительных обиды и резкости. Упоминание о войне 1812 года неслучайно, угроза едва прикрыта, русский император готов начать войну.

Но в этом предприятии он окажется в полном одиночестве. Его традиционные союзники Австрия и Пруссия не намерены за ним следовать, вопреки всем усилиям, приложенным, дабы убедить их, что угрожающая Европе война коснется и их. 27 января Николай I отправил графа Орлова в Вену, чтобы получить от императора Франца-Иосифа I, которого он поддержал против венгров, в доказательство австрийской благодарности хотя бы обещание нейтралитета в надвигающейся войне. Но Франц-Иосиф не намерен сохранять нейтралитет, поскольку его страна напрямую затронута проблемами Османской империи. Какие обязательства готова взять на себя Россия, чтобы разуверить Вену? Гарантирует ли она, что сохранит целостность Османской империи и выполнит собственные обещания, в частности о выводе войск из дунайских княжеств в конце войны? Орлов покинет Вену ни с чем.

В Берлине посланник Николая I барон Будберг столкнется с той же оппозицией в ответ на свой призыв к нейтралитету Пруссии. Фридрих-Вильгельм IV, как и Франц-Иосиф I, отсылает представителя Николая I к решениям Венской конференции. Германские государства не забыли содержания разговора Николая I с лордом Сеймуром. «Остальные», то есть как раз они, поняли, какое презрение питает к ним Николай I, и в момент, когда Россия нуждалась в поддержке «остальных», само собой разумеется, отказали ей. Высокомерие российского императора вернулось к нему бумерангом.

На этом проблемы Николая I не заканчиваются, поскольку три месяца спустя его бывшие союзники займут гораздо более наступательную позицию, подписав в Берлине конвенцию, содержащую взаимные гарантии их территорий и обязательство вступить в войну, если Россия откажется вывести свои войска из дунайских княжеств или будет угрожать Константинополю. Определенно ход истории разворачивался вспять. В 1821 году России удалось мобилизовать Европу против Франции. Три десятилетия спустя другой Наполеон мобилизует европейские державы против России, которая вновь обретает в глазах общественного мнения репутацию варварского государства.

21 февраля Николай I публикует манифест, провозглашающий: «Мы и ныне не тот ли самый народ русский, о доблестях коего свидетельствуют достопамятные события 1812 года!.. подвизаясь за угнетенных братьев, исповедующих Веру Христову, единым сердцем всея России воззовем: “Господь наш! Избавитель наш!..”»

Император призывает именно к отечественной и религиозной войне, и от его мирных уверений не остается и следа. Европа – на пороге конфликта, и Россия видит в нем повторение 1812 года. Николай I остается глух к призывам, которые обращают к нему европейские державы 27 февраля, требуя от него, под угрозой начала войны, вывести свои войска из княжеств. Наполеон III по-своему отвечает на русские письмо и манифест. Он делает это в речи, произнесенной перед Национальным собранием 2 марта, начав с напоминания, что «время завоеваний прошло» и Франция «не имеет никакого намерения увеличить свою территорию», в то время как Россия, продолжает он, «движима стремлением вырвать преимущества у слабых государств там, где это возможно, и именно здесь – ключ к ситуации на Востоке. Франция противится этому прежде всего из принципа, но также чтобы защитить свободу морей и свое влияние в Средиземноморье».

После призыва к миру император признает, что Франция готова вступить в войну в защиту Турции, но также ради собственных интересов и остановки русского экспансионизма. Ни у кого не остается сомнений, что война начнется; французское и русское общества распалены и воинственно настроены. Во Франции надвигающаяся война популярна по многим причинам. Унижение 1815 года, хоть и уходит все дальше в прошлое, не забыто. С тех пор у Франции не было повода объединиться вокруг общего проекта, который придает величие и сплачивает нацию. Борьба против Абд-эль-Кадера – уже отдаленное воспоминание. Внутренние же потрясения – смена режима и череда правителей – способствовали возникновению в обществе множества линий раскола. И вот борьба, признаваемая справедливой, объединяющая всю Европу, за исключением России, которая вновь возвращается к статусу маргинального государства, сплачивает страну. Даже Виктор Гюго, изгнанник, так ненавидящий Наполеона III, призывает к войне. Для французского народа Россия – традиционный враг, страна, раздавившая поляков, которая хочет завоевать Константинополь, властвовать на морях и которой Франция обязана своим поражением и изоляцией.