капитан обратился к Нико: «Сынок, Норберто — убийца твоего отца и брата, человек майора Бонифасио; то, что твой отец сделал, он сделал для меня. Нельзя допускать, чтобы всякий негодяй расправлялся с людьми, как ему вздумается. Отец оставил тебе оружие. Хороший был негр, он всегда угадывал мои желания». Это кончилось тем, что однажды ночью Нико ушел из дому и позвал меня с собой. По пути он рассказал мне, куда идет. Предстояло трудное дело. Майор обычно на рассвете проезжал по дороге на Флорес, у него была фазенда, и он каждую неделю ездил туда. Я рассказываю тебе все, как произошло тогда. В общем мы засели там. Нико — с ружьем, а я — с пистолетом старого Малакиаса. Должен сказать тебе, что мне было страшновато, и это единственный случай в моей жизни, когда я чувствовал страх. Мы расположились под пальмой, у обочины дороги. Никогда не видел такой звездной ночи. Я немного вздремнул, а Нико не сомкнул глаз. У меня было такое чувство, что я погибну, и я стал вспоминать всю свою жизнь: проклятую засуху и отца, отдавшего меня негру Малакиасу, убийство на дороге и «вещественное доказательство», слова покойника Малакиаса в тюрьме во Флоресе. Нико сказал мне тогда: «Послушай, Висенте, моего старого отца убили по приказу майора Бонифасио. Я хотел уйти с этой земли и не могу. Капитан Деоклесио хорошо обращался с моим стариком, и я останусь с капитаном до конца, а ты, если хочешь, можешь уходить». Так мы сидели, пока не начало светать. Уже запели птицы, когда послышался топот коней в каатинге — камни гулко звенели под их копытами. Нико укрылся за валунами. «Там больше трех лошадей, — сказал он мне. — Стреляй только тогда, когда люди спешатся».

Всадники приблизились, первый из них был похож на белый бесформенный тюк. У меня забилось сердце, так билось оно только в то раннее утро! Всадники все приближались. Нико спустил курок, я услышал выстрел и увидел, как белый тюк свалился на землю. Всадник, скакавший позади, спрыгнул с коня, и Нико разрядил свое ружье во второй раз. Но человек откатился в сторону и выстрелил, потом стих. Мы услышали, как галька зазвенела под копытами коней. Топот раздавался все ближе. Мы бросились бежать. Ушли в каатингу и там ползли на брюхе, извиваясь, как змеи. Поручение капитана Деоклесио было выполнено успешно, и он остался нами доволен. Я сам ни разу не выстрелил, но мне казалось, что я стрелял, и эта смерть лежит на моей совести. А теперь явился мне этот убитый негром Малакиасом человек и смотрит на меня, как тогда. Взгляд покойника всегда преследует убийцу. Когда такая тварь падает с открытыми глазами, лучше закрыть их кинжалом. Вчера, лежа в гамаке, я немного забылся, и этот несчастный опять смотрел на меня, а я ведь не стрелял в него, это сделал другой.

Негр замолчал, и Бенто напомнил:

— Сеу Висенте, а как же Домисио?

— Сынок, когда твой брат пришел к нам, он был похож на невинную девушку. Был таким святошей, а потом, не знаю как, он превратился в зверя. В бою он бешеный. Кажется, что среди свиста пуль он хочет забыться. Твой брат Домисио — неспокойный человек. Вот Апарисио — настоящий мужчина. С тех пор как я с ним, я не видел, чтобы он вздрогнул, давая приказ. Я помню его еще в те времена, когда он был в отряде кума Луиза Падре. Совсем был мальчишкой, вроде тебя. Он стрелял, как бог. Потом стал хозяином всего и приказывал даже покойному Луизу. Одна негритянка в Пажеу родила сына от меня, вашего покорного слуги, и я взял твоего брата в кумовья. Не знаю, что сталось с негритенком, но мы покумились с Апарисио, и я останусь с моим кумом до самой смерти. Во время боя в Жатоба он приказал отступить, и это было ошибкой. Увидел раненого негра на земле и смягчился. Нельзя так… У настоящего кангасейро не должно быть жалости. Дерешься — дерись, а смерть пришла — помирай, и все тут. Ты, сынок, не годишься для кангасо, но все может перемениться. Бывает, что человек садится за стол с неохотой, а потом такой аппетит разгорится. Придет день, и ты станешь жить так же: у брата кангасейро нет выбора. Солдаты не посчитаются с тем, что ты мирный человек. Для брата Апарисио одна дорога: ружье в руки — и прощай навсегда мирная жизнь!

Слушая негра, Бенто очень страдал. Опять вернулся страх, что ему не избежать судьбы семьи Виейра. Снова всплыл в памяти образ измученной матери, потерявшей разум, убитой горем. Он спустился к дороге с твердым намерением все рассказать Алисе. Он не смеет больше обманывать девушку, нельзя больше таиться, нужно открыть ей все, что он скрывает в душе. Если, узнав обо всем, она не оставит его — будет очень хорошо, но так больше продолжаться не может. Подойдя к дому мастера, Бенто увидел толпу у дверей. Мастер Жеронимо с кем-то спорил. Алисе подбежала к жениху.

— Ты не знаешь еще, что случилось!.. Зе Луиз ранил во время драки человека в лавке, и вот теперь пришел участковый надзиратель и с оружием в руках требует, чтобы отец выдал брата. Зе Луиз подрался из-за пустяка. Рана не смертельна, неглубокая, в спину. Невозможный мальчишка. Мать твердила ему изо дня в день: «Зе Луиз, успокойся. Чего ты носишься повсюду с оружием?»

Бенто подошел к надзирателю.

— Сеньор, вы сами видите, что парня здесь нет. Это — мальчишеская выходка, и все можно оставить без последствий.

Но полицейский считал это посягательством на его авторитет.

— Без последствий? А авторитет, молодой человек? Разве можно посягать на авторитет? Тогда для чего же существует участковый надзиратель? Мастер Жеронимо обязан немедленно сообщить, где его сын.

Мастер повысил голос:

— Я уже заявлял сеньору, что мальчишка сбежал в каатингу. Я уже говорил вам, что, если бы была моя воля, он не сдался бы вам. И еще могу добавить: взять меня не так просто. Вздор. Я ничего никому не должен.

Надзиратель продолжал настаивать, но в конце концов убедился, что разговаривать с мастером бесполезно. Синья Анинья с трудом дотащилась до двери и обратилась к полицейскому:

— Инспектор, мой муж не хотел вас оскорбить. Мальчик совершил преступление и убежал из дому. Как же сеньор требует, чтобы мы выдали его?

— Но, сеньора, я представитель власти и пришел к вам не для того, чтобы выслушивать оскорбления.

— Я не