– Называйте меня «господин комиссар». Ангела, говорите? Вам очень подходит это имя.

Уловив в его словах насмешку, Ангела попыталась объяснить:

– Видите ли, ваше превосхо… инспектор, когда меня так окрестили, я была очаровательным младенчиком, и моя матушка…

– Ваша матушка непременно передумала бы вас так называть, если бы ей тогда предсказали ваше будущее.

– Не трогайте мою матушку! – выпалила Ангела Фруэн с внезапной воинственностью. – И с какой стати вы меня тут оскорбляете? За что меня вообще задержали?

– Все дело в воздушных шариках, мадам Фуэн. В трех желтых воздушных шариках с надписью «Дюфайель». Ваши коллеги-чесальщицы засвидетельствовали, что вы раздобыли их для своих деток.

– Ну да, так все и было. Только эти шарики у меня украли.

– Какое совпадение! Совсем недавно я получил известие о том, что в Булонском лесу найдены три сдувшихся желтых шарика с маркой известного производителя мебели. Они были привязаны к голове… Да-да, вы правильно расслышали – к отрубленной человеческой голове, мадам Фуэн. А также там присутствовало послание, подписанное Жоржем Муазаном, букинистом, с которым вы, как мне сообщили, водили знакомство. Из текста следует, что этот господин покончил с собой, что весьма неправдоподобно, на мой взгляд. Однако интересно другое: с чего бы человеку лишать себя жизни – цитирую – «в обществе, где не встретишь ни одного ангела»?

– Ну уж нет, я тут ни при чем!

– Есть устные заявления об уликах против вас, мадам Фуэн. Нам известно о ваших горшочках с конфитюрами, о воздушных шариках и… о сапожном резаке для тачания сабо – весьма опасном инструменте.

Ангела почувствовала, как к горлу подкатывают рыдания. За что судьба на нее ополчилась? Не иначе как кто-то из соседей или знакомых с набережной рассказал полицейским о краже резака, да и о недавней размолвке с Жоржем Муазаном, вероятно, тоже не умолчали…

Огюстен Вальми подровнял на столе чернильницу и перьевые ручки, затем пошуршал документами.

– У меня также есть письменные показания одного букиниста о ваших угрозах в адрес месье Муазана, – сообщил он.

– Ну да, я с ним повздорила! И не только я – месье Ларю тоже, он обещал этому Муазану уши отчикать садовыми ножницами! И месье Ботье с ним был на ножах…

– Что же месье Ботье не поделил с месье Муазаном?

– Месье Муазан вечно ему досаждал. В последний раз они поругались из-за какой-то штуки, которую Муазан должен был раздобыть.

– «Штуки»?

– Я понятия не имею, о чем шла речь. Может, о книжке. Короче, она была срочно нужна Ботье… Погодите-ка, они еще оба к одному дантисту ходили…

– Не отвлекайтесь от темы, мадам Фуэн.

– Я не отвлекаюсь, я рассказываю, что знаю. А больше мне рассказать нечего!

– Не кипятитесь, мадам Фуэн. Вы заявили, я цитирую: «Мой муженек отрубал им головы резаком». Будьте любезны, растолкуйте мне смысл сего высказывания. Это что, метафора?

– Фр-руэн! Моя фамилия Фруэн, с буквой «эр»! А высказывалась я о крысах. Месье Муазан собирался потравить крыс на набережной, вот я тогда на него и накинулась… Животных надо защищать! Вы только не подумайте, что я его… Я честная женщина, работаю с утра до ночи, у меня трое детей, я бы никогда не сделала ничего такого ужасного! И потом, Тиролец мне нравился…

– Тиролец?

– Месье Муазан. Он шляпу носил тирольскую, с пером, вот его все так и называли…

– В любом случае пока нет доказательств, что голова, найденная в Булонском лесу, принадлежала ему. И что прилагавшееся к ней послание принадлежало его перу.

– Голова, что ли, в шляпе была? Не знаю, какое на ней перо, но вроде фазанье, такими как будто не пишут…

– Это оборот речи такой – «принадлежать чьему-то перу», – раздраженно пояснил комиссар, отложив пилочку и смочив пальцы в теплой воде из миски на столе. – Значит «быть написанным кем-то».

– Я вам не школьница! – вспыхнула Ангела. – И не дура, просто вы мне совсем мозги заморочили своими обвинениями! Резак моего покойного мужа, который сабо тачал в Камамбере, у меня украли, я жалобу в полицейский участок подала, можете проверить. А вы тут еще со своими «оборотами речи»… Что с моими детками будет, если вы меня арестуете? Никому я головы не отрубала – ни Тирольцу, ни крысам! Мне бы свою не потерять от всего этого безобразия, капитан!

– Я не капитан, я старший комиссар полиции, черт возьми! – взорвался Огюстен Вальми, ударив кулаком по столу. Миска перевернулась, брызги воды попали ему на брюки, и он, чертыхаясь пуще прежнего, принялся вытирать их салфеткой. – В общем, так. Сегодня вечером мы проведем обыск в вашем жилище, а опознание головы в морге отложим на завтра.

Разговор с подозреваемой его вымотал, к тому же комиссар терпеть не мог визиты в морг и все, что связано с трупами, особенно расчлененными.

Ангела вздрогнула при слове «обыск» и разрыдалась. Она пыталась сдержаться, но в горле заклокотало, слезы хлынули водопадом.

– Нечего тут сырость разводить, – проворчал комиссар, – на меня эти ваши женские уловки не действуют.

– Клянусь вам, я ни в чем не виновата! Не верьте вы всяким болтунам!

– Когда вы в последний раз видели Филомену Лакарель?

– Почему вы об этом спрашиваете?

– Отвечайте. Здесь вопросы задаю я.

– Не помню… Несколько дней назад на набережной Вольтера.

– Не набережная, а светский салон какой-то! – подивился Огюстен Вальми.

– Мы с Филоменой приятельницы, – всхлипнула Ангела. – Она, до того как наследство получила, работала надомной уборщицей, я ее встретила у хозяев, которые отдали мне подлатать матрасы. И еще мы с ней обе любительницы конфитюров. А при чем тут Филомена в этой вашей истории?

– Ее убили.

– Господь Всемогущий! – остолбенела Ангела Фруэн. – Вы и это убийство на меня повесить хотите?!

– А некая Анни Шеванс, модистка с Райской улицы, часом, не входила в круг ваших знакомств? – не обратив внимания на ее вопрос, осведомился комиссар.

– Вы что, думаете, я могу позволить себе покупать модные шляпки? Да я весь год вкалываю как проклятая, чтобы свести концы с концами!

– Анни Шеванс тоже убита. И попробуйте мне сказать, что вы с ней не знакомы, – отрезал Вальми.

Ангела начала что-то говорить, но осеклась, чихнула и, высморкавшись, призналась:

– Знакома, она тоже увлекалась конфитюрами, мы все вместе – Филомена, Анни и я, мы… м-мы-ы… – Она снова разрыдалась.

«М-мы-ы! – мысленно передразнил комиссар Вальми, полируя ногти шелковым платочком. – Я от тебя дождусь чего-нибудь, кроме этого коровьего мычания?»

– Мадам Фуэн, у вас есть алиби?

– Для какого из убийств? В какой день? В какой час? Не нужно мне ваше алиби, мне нечего скрывать!