Слитно рявкнули 85-миллиметровые танковые орудия. В воздух взметнулись остатки обгорелых цистерн. В ответ – новые вспышки выстрелов из коптящего и чадящего ада перед ними. Немецкие снаряды запели над башнями терцевских «тридцатьчетверок».

«Значит, пока мы его не достали», – спокойно отметил про себя майор. И повторил общую команду:

– Залпом – огонь!

«Ага, ветер сносит дым, – с удовлетворением разглядел Терцев через приборы наблюдения. – Теперь он точно покажется на свет божий».

– Командир, он под нами! – раздался в наушниках голос Коломейцева.

Также заметив, что дым рассеивается, немец сделал отчаянный бросок вперед. Сложно сказать, на что он рассчитывал. Пожалуй, выгадал себе несколько дополнительных секунд жизни, не более того. Снизу, из мертвой зоны орудий «тридцатьчетверок», огрызаясь огнем, «пантера» влетела на окраину деревни.

– Полный назад! – продублировав команду по переговорному устройству привычным ударом ногой в спину водителя, распорядился Терцев.

Ветлугин, как всегда, среагировал быстро и точно.

Решительный маневр немца не вызвал и тени растерянности на лице комбата.

– Стой, короткая!

«Пантера» была на прицеле, оставалось только нажать электроспуск.

– Огонь! – скомандовал Терцев.

Яркая вспышка, брызги разлетающегося во все стороны металла…

– Ну вот и все, – выдохнул в наушниках Коломейцев.

– Витяй, проверь, нет ли кого еще, – распорядился Терцев.

– Понял хорошо, – последовал привычный ответ.

Майор снова приник к смотровому прибору. Порыв ветра отнес в сторону черный шлейф дыма от горящей «пантеры», и Терцев отчетливо увидел в триплекс две кошачьи лапы на ее борту. На мгновенье майор оцепенел – в голове, как на ускоренно прокручиваемой кинопленке, промелькнула история прошлогодних боев, плена и побега. Люки «пантеры» распахнулись, из них выскочили немецкие танкисты в черной форме, укрываясь в развалинах. Затем одна из фигур поднялась в полный рост и, не пригибаясь, медленно стала удаляться, в открытую уходя прямо посередине деревенской улицы. Метнулись к стенам остальные члены немецкого экипажа. Если бы они начали отстреливаться, Терцев, без сомнения, тут же приказал бы скосить их из пулемета. Но они не стреляли. Опустив оружие, также пошли следом за своим командиром. Майор снова перевел взгляд на эмблему – в затертых кошачьих лапах был нарисован мелом белый цветок с большими круглыми лепестками.

– Готов открыть огонь! – доложил стрелок-радист.

– Отставить!

Терцев ни тогда, ни потом не смог ответить сам себе, почему так поступил…

Оглядели поле боя вокруг себя сквозь смотровые приборы. Затем комбат откинул верхний люк и выбрался на башню. Немцы с подбитой «пантеры» скрылись из вида.

Скоротечный встречный бой завершился. Майор подошел к подбитой «пантере». Молча посмотрел на эмблему – выжигая краску на броне, к ней уже подбиралось пламя. Из остановившегося рядом танка выпрыгнул Коломейцев, подошел к командиру:

– Все чисто. Он действительно был один.

Терцев кивнул и проговорил хриплым голосом:

– Это он.

Витяй сразу понял, о чем речь, – он был в курсе всех подробностей этой истории, в том числе случившихся с Терцевым и по другую сторону линии фронта. Но сейчас такое завершение казалось просто невероятным.

– Может, просто такой же тактический знак, – осторожно сделал предположение Коломейцев, кивнув на эмблему.

– Нет, это точно он, – с уверенностью произнес Терцев.

Вспомнились погибшие ребята – Малеев, Коля Горчаков. И еще многие-многие другие. Список можно было продолжать, наверное, до бесконечности. Ударив кулаком о ладонь, майор развернулся, направляясь обратно к своей «тридцатьчетверке». Хоть до завершения войны и оставалось еще некоторое время, ощущение окончательной, полной победы Терцев почему-то испытал именно в тот момент. Он запомнил его на всю оставшуюся жизнь…

Штаб бригады прибыл спустя час и расположился в соседнем доме. Почти в то же время к Терцеву привели пленных немецких танкистов. Их взяли на другой окраине деревни после ожесточенной перестрелки. Постарался лейтенант-автомобилист со своими автоматчиками. В живых остались командир и два члена экипажа «пантеры». Все трое получили огнестрельные ранения, впрочем, как потом оказалось, довольно легкие. Только после этого их, расстрелявших все патроны, удалось захватить в плен.

– Как твои ребята? – чувствуя, что добавил бойцам хлопот, запретив стрелять из пулемета сразу после того, как они подбили «пантеру», поинтересовался у лейтенанта Терцев.

– Все целы, – отвечал автомобилист. И с заинтересованностью посмотрел на Терцева: – Будете говорить с немцем?

Майор кивнул.

– Сейчас из штаба бригады приглашу переводчика. Он как раз с ними приехал. – Лейтенант вышел за дверь.

Терцев сидел за столом и ждал этой встречи. Он был уверен, что увидит именно того, кого ожидал увидеть. И он не ошибся.

Это был он – тот самый немецкий гауптман, который сначала допрашивал Терцева и Ветлугина в Корсуньском котле в феврале 1944-го. А затем встретился им под Варшавой в августе того же года. Немец узнал Терцева – в этом не было ни малейших сомнений. Не говоря ни слова, они долго и пристально смотрели один в глаза другому, видимо, достраивая каждый недостающие и не известные друг другу кусочки мозаики из их столь причудливых и небывалых отношений по разные стороны линии фронта. Терцев указал гауптману на стул за столом напротив себя. Тот кивнул и присел. Бросил взгляд на лежавший перед Терцевым свой ремень с кобурой. Их принес майору лейтенант-автомобилист в качестве трофея. Чуть усмехнулся краешком рта – ситуация повторялась зеркально, только роли в ней переменились. Возможно, Штиглер вспомнил сейчас сказанные ему Терцевым слова тогда, в феврале 1944-го, о том, что он еще непременно окажется в русском плену. Что ж, так оно и вышло.

Танковая блуза была, как и тогда, накинута на плечи Штиглера. Только сейчас причина была другая – раненная в перестрелке рука висела под ней на перевязи. Им уже успели оказать медицинскую помощь. Снаружи за окном сидели сейчас на земле под охраной советских автоматчиков Руди и Ульрих.

Терцев разглядывал лицо противника – уставший, но отнюдь не потухший взгляд серых глаз, рыжеватая щетина на впалых щеках. Перевел взгляд на мундир – знаков отличия на нем, кажется, прибавилось, а крестов теперь был не один, а два.

Хлопнула входная дверь. Прибыл переводчик – очень интеллигентного вида старший лейтенант в круглых очках и с пухлой полевой сумкой на боку. Его Терцев хорошо знал. Следом в комнату вошли Ветлугин и Коломейцев. Все трое расселись вокруг стола.

– Давай пока неофициально поговорим, – обратился к переводчику Терцев. – У нас тут старое знакомство, как оказалось.