Шум двигателя напугал ее. Луч фары осветил обшарпанный грузовичок, который остановился рядом с ней. Водитель помахал ей, и она подняла в ответ руку. Негнущимися, одеревеневшими пальцами она отперла дверцу и выбралась из машины. Дождь прекратился, но в воздухе все еще чувствовался холод.

– Не заводится? – спросил мужчина, молодой и энергичный.

– Нет.

– Отличная машина. Ее бы в музей надо.

– Она очень надежная.

– В старых «ягуарах» электрическая проводка. В них необходимо поменять провода, совершенно все поменять – вот в этом обычно и проблема.

Он проскользнул на водительское место, включил зажигание и нажал на стартер. Двигатель заработал немедленно. Мужчина провернул его несколько раз, а она стояла в облаке густого, маслянистого выхлопа, оцепенев от изумления. Он снова прокрутил двигатель. «Сильно, слишком сильно», – подумала она равнодушно. Потом мужчина высунул голову наружу.

– Вы, по всей вероятности, залили его водой. Но, судя по звуку, все в порядке. Просто отлично.

Она медленно покачала головой:

– Нет. Я его не заливала.

Он пожал плечами.

– Тут другая причина, – сказала она.

– Контакты барахлят?

Она покачала головой:

– Нет.

Мужчина из компании нахмурился:

– С норовом, что ли?

– С норовом, – эхом отозвалась она, глядя в сторону.

Где-то поблизости в одном из окон послышался слабый переливчатый смех, а потом хриплый мужской голос и новый взрыв хохота. Она услышала шуршание велосипеда и скрип тормозов, потом увидела, как элегантно одетая женщина слезает с велосипеда и заносит его по ступенькам дома номер 54.

– Могу ли я посмотреть вашу карточку, мне от вас нужна только подпись.

– Извините, – сказала она. – Извините, что я вас побеспокоила.

Он нырнул в кабинку своего грузовичка и вытащил квитанционную книжку.

– Водой, по всей вероятности, залило. Так постоянно случается. Что там стоит? Тройник, что ли?

– Простите?

– Ну, карбидный такой.

– Я не знаю.

– М-да, ну, скорее всего, что водой залило.

Она вытащила карточку из бардачка и передала ему. Как было бы просто согласиться с ним. Да, я залила его. Как это глупо с моей стороны. Но дело-то не в этом. И не в том, что контакты барахлили.

Это было нечто такое, с чем никакому механику не под силу справиться.

Домой Сэм добралась уже за полночь, в прихожей было темно. Она тихонько закрыла парадную дверь и сняла с себя насквозь промокшее пальто. В конце коридора из-под двери Ричарда выбивался слабый свет, она двинулась по коридору на этот свет.

Ричард сгорбился перед экраном своего компьютера, рядом с ним стоял высокий стакан для виски и бутылка «Тичерз». Он повернул голову.

– Что-то ты мокрая, – пробормотал он. – Да и еще выглядишь так, словно у тебя все мозги вышибли.

– Там ливень. – Она подошла и чмокнула его в щеку. – До сих пор работаешь?

– Андреас сказал, что сегодня ночью предстоит одна операция. Считает, что могут случиться кое-какие крупные передвижки.

Он устало потер нос, налил себе виски, как всегда, на четыре пальца, потом пошлепал по клавиатуре компьютера и наклонился вперед, всматриваясь в экран. При виде изменяющихся цифр он нахмурился:

– Где ты была?

– Ох… у нас проблемы со съемками. Рыбные палочки… ну, эти «Суперпалочки»… клиент желает, чтобы снималось на натуре, в Арктике, а мы пытаемся убедить его сделать это здесь, в студии. – Она была рада, что Ричард не смотрел на нее: она никогда не умела складно лгать. – Ну а потом машина никак не заводилась.

– Это чертовски смешной автомобиль, на нем только по лужам шлепать по всему Лондону. Я же говорю тебе, что твой Кен большой эгоист.

– При чем тут эгоизм? Ему нравятся старые автомобили: хорошее капиталовложение и работает на имидж.

– Да, в особенности когда они ломаются посреди ночи.

И он снова нахмурился, глядя на экран. Сэм внимательно посмотрела в окно, наблюдая, как темная пелена дождя закрывает темные силуэты неугомонных лихтеров и черную воду реки. Во всяком случае, у Ричарда исчезла агрессивность и незнакомая яростная вспыльчивость, которая охватила его, когда он, явившись домой, разорвал на ней бюстгальтер. Ее оплеуха, кажется, подействовала, и с тех пор он был мирным, иногда вспыльчивым, но все-таки мирным.

– Звонил Ион Гофф. У них там билеты в театр на четверг, зовут посмотреть новую пьесу Айкборна.

– Черт возьми, мне хотелось бы посмотреть. Но в четверг не могу. Как раз в четверг я должна ехать в Лидс. У нас там в пятницу утром презентация.

Он скосил взгляд на экран с цифрами, а потом проверил что-то в блокноте на своем столе.

– Господи Иисусе! – закричал он, глядя на экран, голосом искаженным, как от мучительной боли. – Ты не можешь, мать твою, сделать это! Как ты могла? – Он оглушительно ударил кулаком по столу. – Как ты могла сделать это, мать твою?!

– Тсс, – сказала Сэм. – Не кричи так. Ведь Ники…

– К черту Ники! Господи Иисусе! Что же эта биржа делает-то, мать ее? Андреас никогда не ошибается! Во что же, по-ихнему, они там играют? Из Токио мне сообщили, что, по их мнению, Нью-Йорк смотрится дешево.

Он воинственно и свирепо уставился на экран, загроможденный бесконечными рядами цифр, незнакомых названий и символов. Свой жаргон. Свой язык. Совершенно чуждый ей; впрочем, язык группы сна тоже оказался бы чужим для Ричарда.

Сэм постояла еще несколько минут сзади него, молча наблюдая, как опять он выпил, отстучал по клавиатуре новые распоряжения и снова зачертыхался. Казалось, он забыл, что она рядом, и не обращал внимания ни на что, кроме этого маленького экрана с непонятными зелеными значками.

Она оставила его в покое и отправилась раздеваться. Довольно долго она пролежала в постели, не выключая света и размышляя. Она думала о Ричарде и о том, что тревожило его. Ей хотелось, чтобы они могли откровенно поговорить об их проблемах: она рассказала бы ему о своих снах, а он бы воздержался от своих обычных насмешек, а потом рассказал бы ей, что у него случилось. Она думала и о Бэмфорде О'Коннеле, и об этой группе сна. В голове вереницей проносились авиакатастрофа, стрельба, спуск вниз по ступенькам станции подземки «Хампстед». Она посмотрела на часы. 2.15. А Ричард все еще не ложился спать.

Теперь Бэмфорд О'Коннел и Таня Якобсон, они оба говорили одно и то же.

«Что все это коренится в моем подсознании».

А кто же тогда поднимался по ступенькам станции метро? Ее собственное воображение, что ли?