– Ко мне! – закричал комендант, призывая защитников.

С южной стороны подходили два десятка под командой Степана и, собрав всех, кто тут был, Варун скомандовал:

– Три тройки с речниками, уступом вперёд! Заряжай!

Заскрипели взводимые дуги самострелов.

– Первая линия – с колена, вторая – стоя, третья – с плеча из-за спины. Все товсь! Первая линия, бей! Заряжай! Вторая, бей! Заряжай! Третья, бей! Заряжай!

Девять болтов скосили первую волну атакующих, шведы заметались и дали нужную паузу для перезарядки оружия.

Снова последовала команда коменданта, и на новую волну наступающих вновь ударили взведённые самострелы.

– Сулицами бей! – проорал он опять, и десяток сулиц и копий разом полетели в мечущихся врагов.

– За мной! – заорал Варун, и русский клин ринулся тремя десятками воинов вперёд.

С другой стороны им навстречу наступало более пятидесяти бойцов, снятых с западной стороны. Вёл их командир пластунской сотни Саватей. Во главе же клина с огромным поворотным шестом от онагра, размером с толстенную оглоблю пёр весь окровавленный плотник Оглобля. Деревяха в его руках вращалась, словно крылья стрекозы, и слышался только треск щитов да вопли попавших под страшную молотьбу вражеских воинов.

Крепость бы непременно пала, если бы действия всех атакующих её отрядов были бы более согласованными. Слишком большим численным перевесом обладали штурмующие, чтобы суметь сдержать их яростный натиск всего трем сотням защитников. Но получилось так, что, когда поток отрядов с запада отхлынул вниз по реке под градом камней, стрел и болтов, летящих из орудий, бойниц и с верхнего парапета крепости, то южный отряд штурмующих только карабкался, высаживаясь с лодок и судов на берег. Восточный же, состоящий в основном из шведов, и вовсе только выгребал на своих плотах и однодревках вниз по течению. Всё это и дало возможность снимать людей с менее угрожающих участков и усиливать ими те, где сейчас было особенно жарко. В конце приступа и вовсе командиры смогли собрать два мощных кулака и сбили ими вниз тех, кто успел всё-таки забраться на стену.

Последний десяток шведов, срывая ногти рук и кожу на своих ладонях, буквально слетел по приставным лестницам вниз и бросился вслед отходящим к дальнему концу острова товарищам. Щелкнули два самострела, и ещё двое упали на усеянный телами берег.

Отбились!

Ослопя, выпустив из рук своё страшное, в подтёках красного оружие, и в изнеможении опустился на пол парапета, прислонившись к стене. По его рассечённому лбу стекала на деревянный пол кровь, а грудь богатыря ходила как гигантские кузнечные меха.

– Ну что, дубинушка ты моя, вот такая вот она, эта ратная служба! – Вторак буквально рухнул рядом со своим другом в изнеможении, – Сильно посекло-то тебя? Вон ведь весь как искровенился.

– Пусто-ое, – пробасил богатырь, – Главное, что не отсекли вон эти ничего.

– Это да, – согласился Вторак, – Вот эти могли бы. Ну да теперь-то они точно больше не сунутся.

Верстой ниже крепости, союзные шведские и финские рати устроили себе временный лагерь. Об ещё одном штурме речи уже не было, и нужно было срочно готовиться к отходу на запад. Оставшиеся в живых пятеро из «лесных волков» Адольфуса доложили: «Карелы, идущие огромной силой, совсем рядом, и вот-вот уже можно было ждать их нападения.»

– Готовьте суда к отплытию! – скомандовал ярл старшему шкиперу, – Через три-четыре часа мы грузимся и уходим отсюда. И не надо уныния, придёт время, и мы ещё сюда вернёмся.

Ему не хватило буквально пары часов. И оставшиеся в живых потрёпанные союзники во все глаза смотрели, как из-за восточной оконечности Орешка вылетают на главное русло Невы русские ладьи и ушкуи. А над крепостью неслись ликующие крики её защитников.

– Наши, наши идут! Андреевские!

Команды трёх дракаров обрубили причальные концы и, развернув свои суда, попытались, было, уйти вниз, но скрыться им было не суждено. На глазах у всего потрёпанного союзного войска их брали на абордаж ушкуйники Редяты. А на берег с причаливших ладей уже густо высыпала русская рать, сразу же разворачиваясь в боевую линию.

– Первая линия стрелков – лёжа, вторая – с колена, третья – стоя. Товсь! Боковые клинья пошли! Бей!

И на сгрудившуюся в центре поляны толпу ударил первый залп арбалетных болтов.

Оставшиеся в живых пять сотен финских воинов, не оказав сопротивления, бросились вглубь леса. Добраться до своих земель не было суждено никому. Карелы с Ижорой и Весью выбили их всех до единого.

Две сотни израненных шведов сдались на милость русских безо всяких условий.

– Вы на нашей земле и уже разбиты здесь на голову, ярл! Давайте-ка не будем торговаться, – глядя в глаза Адольфусу, сквозь зубы бросил Сотник, – Немедленно сложите оружие. Вы все будете доставлены в Великий Новгород, а там уже решат, что с вами делать дальше. Через пять минут мои воины открывают по вам огонь! – Андрей сделал салют мечом и отошёл к своим воинам.

– Товсь! – и пятьсот самострелов замерли, разобрав для себя цели.

Ярл помолчал и бросил себе под ноги меч.

«…Вы даже в своих лесах уже не имеете власть, а ещё и на чужой земле её хотите получить» – так и сказал, Варун Фотич, их старшему дедушка, ну а он после он этого старика и… – рассказывал Родион командиру про смерть Карьялонни, – Ну, вот после этого-то и мы ударили по ним из луков.

– Да-а, – покачал головой командир разведчиков, – Не довелось мне лично спасибо ему сказать. Не успел я. Прости, отец. И положил на свежий могильный холмик перо от сороки.

– Возьми парня к себе, старшой? – кивнул на Тиуру старший из оставшихся мужчин семьи Ортьё, – Выучишь его, хорошим воином вам потом будет, не пожалеешь. Вон он как с твоим Родькой-то сдружился в походе.

– Добро, – кивнул Варун, – Родька, парень за твоим десятком будет, у тебя и так от него едва половина осталась. Что сказать-то сам хотел? – увидев вопросительный взгляд пластуна, спросил комендант.

– Да я вот ему это хотел отдать, – и Родька кивнул на старшего из карел, – Когда мы у оврага с погоней резались, я у их главного это с шеи снял, а до этого вот этот самый круг я у вашего дедушки на груди видел, вот он, держите, ваше? – и Родион протянул золотой диск на кожаном шнурке Ортьё.

– Это дедушкино. Спасибо тебе, Родион, – кивнул он с благодарностью, – Я передам его тому, кому нужно. Это наш родовой знак.

– То дело личное, братцы. В поход я могу взять только пять сотен добровольцев. Идти нужно вглубь вражеской земли и вызволять близких мне лично людей, потому неволить никого не хочу, риск слишком уж велик, – стоя перед общим строем, обращался к своим людям Сотник, – Есть ли желающие помочь? Шаг вперёд.

Строй колыхнулся и сделал монолитный единый шаг.