litbaza книги онлайнИсторическая прозаСоветская правда - Всеволод Анисимович Кочетов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Перейти на страницу:
Думаю, что с самых мальчишеских лет. Когда родители вздумали меня женить на одной богатой девице, у них тоже ничего не вышло. Я ее не любил. Я полюбил вот кого! – Он охватил рукой за плечи госпожу Прему. – Я бегал к ней из своей Коггалы за три мили в ее Каталуву. И наперекор им, родителям – родителям! – не то что каким-то политическим и литературным комбинаторам, я женился не на той, богатой, а на этой. Так хотело сердце.

– А ты помнишь нашу свадьбу? – стесняясь, спросила госпожа Према.

– Как не помнить! Это произошло ведь совсем недавно. Каких-нибудь сорок лет назад. Ты была в белом сари…

– Верно, верно! – Госпожа Према смущается все больше. – Это было очень красивое сари.

Мартин Викрамасинге – веселый человек, он любит жизнь со всеми ее радостями. Я спросил его как-то, не мешает ли ему его буддийская вера, его буддийская религия. Это было у меня в номере, в гостинице «Тапробана». Под потолком вращался фен, с океана дышало йодистой влагой. На столике дымился чай в чашках.

Мартин думал долго, молчал, ерошил пальцами белые волосы.

– Если говорить о буддизме по-настоящему, то разговор это бесконечный, – сказал он наконец. – Буду краток. Для меня Будда и буддизм не система догм и религиозного ритуала. Это система созерцания мира. В этой системе много ценного, в частности, для того, кто занимается литературой и искусством. Страдание, которому так много места отведено в буддизме, – источник эмоций, а следовательно, и искусства, так как искусства без эмоций быть не может.

Он сжался в гостиничном кресле, его мучили какие-то боли, но он преодолевал их, не поддавался им, они только обостряли его мысль. Я вспомнил рассказы о Толстом, о том, как Толстой особенно любил работать, когда был нездоров, когда сидел за столом с повышенной температурой, укутавшись в одеяло, отрешась от всего, уйдя от внешнего мира, от всех его раздражителей.

Каждый задумывающийся над смыслом жизни, а не просто проживающий ее быстро летящие дни, ищет своего бога, который вел бы его по лестнице жизни вверх, к свету, к солнцу, не дал бы юркнуть под эту лестницу, к корыту, и там самодовольно захрюкать над тюрей. Я встретил на Цейлоне человека, который начал с буддизма, со служения Будде, а пришел к коммунизму, стал убежденным последователем коммунистических идей переустройства мира на земле. Беспокойство, искание, они чаще всего выводят людей на верные жизненные дороги. Самоуспокоенность, самодовольство не приведут никуда, это ход в тупик.

Наша первая встреча с Мартином Викрамасинге ознаменовалась невероятной силы грозой. Дождь на улице прекратился было на какое-то короткое время; в черни ночи замелькали, искрясь, светлячки, будто кто-то рассеивал в воздухе голубые с золотом блестки. Но затем одна за другой зазмеились молнии, и небо заревело ревом океана при двенадцатибалльном шторме. Полетели пробки из электропредохранителей, гас свет, выключался фен. Казалось, дом раскалывается на части, блеск молний бил по глазам, слепил, все гудело. Стонали, изгибаясь, деревья за порогом дома, ветер рвал листья и мокрые швырял в комнаты.

Мы выпили еще по стопке арака, раз уж такое дело вокруг, и за поздним временем пора было ехать. Гостеприимному хозяину надо было отдохнуть. До рассвета, до той поры, когда запоют птицы, когда его позовет к себе письменный стол и когда с чашкой крепчайшего чая придет к нему его верная, преданная Любовь.

Арсений Замостьянов

Набат Всеволода Кочетова

110 лет назад на новгородской земле, в семье унтер-офицера, родился Всеволод Анисимович Кочетов.

Так случилось: он стал самым одиозным писателем второй половины ХХ века. Ему часто отказывали в таланте, но считали лидером охранительного направления советской культуры. Либерально настроенные коллеги демонизировали писателя. То и дело проклинали. Многие задолго до смерти писателя с наслаждением заставили бы его навсегда замолчать, да и он всегда был не прочь на чужой роток накинуть платок, если этот роток изрекает нечто антисоветское.

Кочетова часто вспоминают как «душителя свободы», резкого, авторитарного литературного начальника, который устраивал преувеличенно жесткие разносы неблагонадежным писателям. И конечно, как главного редактора журнала «Октябрь», который противостоял оттепельным явлениям в нашей словесности и не только в ней, нередко прибегая к жесткой стилистике. Противостояние «Октября» с «Новым миром» Александра Твардовского обернулась самой настоящей литературной войной – более яростной, чем схожие кампании XIX века. Все это можно оценивать по-разному, но отрицать бессмысленно. Но, быть может, главным было другое?

Ленинград

Война. Блокада. Беспартийный Кочетов – корреспондент «Ленинградской правды» – признан негодным к строевой службе. Он становится армейским репортером: стыдно отсиживаться в редакции. Бывал на грандиозном строительстве укреплений, разговаривал с бойцами, с ополченцами, выискивая материал для статей. Объезжал на «Форде» армейские части – конечно, почти ежедневно мог погибнуть, о чем вспоминать считал недостойным. Потом, после конфликта с главным редактором, он перешел во фронтовую газету «На страже Родины». Словом, прослужил в Ленинграде всю войну. Кочетовские записи военных лет (позже изрядно подредактированные автором) «Улицы и траншеи» и повесть «На невских равнинах» надо бы читать и в наши дни. Ленинградская блокадная тема придает трагического благородства и прозе, и стихам.

Но заметным именем в литературе Кочетов стал после выхода романа «Журбины» в 1952 году. Это действительно была большая удача – возможно, он так и не превзошел уровень этого романа. И фильм Иосифа Хейфица «Большая семья» вышел таким живым и колоритным вовсе не вопреки литературной основе. Конфликты там вроде бы вполне предсказуемые, даже шаблонные. Старое и новое. Честная скромность и павлинье зазнайство. Канонам соцреализма Кочетов следовал строго: отстаивал прогрессивные технологии, прославлял рабочий класс, который, несмотря на добродушный конфликт отцов и детей, остается монолитным. Но есть и эмоциональный накал, и народный юмор, и понимание того, как работает огромный коллектив. Если попытаться реконструировать идеологию этого романа, то окажется, что Кочетов уже тогда, как футбольный арбитр, показывал «желтую карточку» советской интеллигенции. Видел ее избалованность, привычку к приличным зарплатам, к удобным и элегантным костюмам. Самоуспокоенность и самоупоенность. А нам, чтобы достичь настоящих высот, нужно еще много и напряженно работать – как это делают Журбины, рабочая династия корабелов.

С тех пор Кочетов стал литературным начальником – союзписательским деятелем, главным редактором газет и журналов. Иногда он напоминал инквизитора, по крайней мере адепта красной веры, ее служителя. Ершистого, не всегда следующего партийной дисциплине, чаще охваченного собственными идеологическими догадками. Его первая должность – секретарь правления Ленинградской писательской организации, одной из самых проблемных в Союзе. Кочетов считал, что критиковать можно и нужно всех – и он не побоялся поднять голос против «священной коровы», сталинской лауреатки Веры Пановой – писательницы, несомненно, талантливой. Ее новый роман «Времена года» Кочетов счел «мещанским» и не умолчал об этом. Панова даже жаловалась на него

1 ... 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?