Великий логофет развернулся на голос. Рядом с ним сидел невысокий пухлый мужчина средних лет, одетый в изящную накидку, ярко-изумрудного цвета. У него были маленькие, словно две бусинки карие глаза, а толстые розовые щеки и крохотный подбородок обрамляла тонкая линия бороды, переходившей в длинные, намасленные, вьющиеся волосы.

Джаромо заслуженно гордился тем, что знал в лицо всех почти важных людей в государстве, но этот человек не будоражил в нем никаких воспоминаний. Только крупный золотой перстень с самоцветами, одетый на большой палец, показался ему смутно знакомым.

— Позволю с вами не согласиться. Этот сюжет неизменен для всех героических легенд у всех народов и, поверьте, джасуры тут совсем не исключение. Вспомните хоть песни о царе Альматто, или предание о Эльмелите Неверной, той самой, что соблазнила вождя вторгшихся в царство варваров и заставила поклясться, что он покинет ее родину, оставив все награбленное. Почти в каждой джасурской легенде народные герои оставляют в дураках богов, духов, и, конечно же, иностранцев. Это универсальный сюжет, ведь для чего ещё нужны мифы и предания, как не для утверждения значимости народа их сочинившего?

— Какая точная и любопытная мысль! Верно, верно говорят люди, что наш Великий логофет суть светоч проницательности, всегда зрящий в самый корень любого дела. Я просто не могу не согласиться с вами. Но не кажется ли вам, что именно тайлары слегка перебарщивают с этим универсальным сюжетом? Только вспомните как в этой постановке, карикатурно и комично выглядел в своих припадках гнева царь Манхарато и как уверенно вел себя Айдек Путешественник.

— Таковы законы театра. А что же до переборов, то вы, мой друг, видимо, просто не знакомы с творчеством арлингов. Вот уж где каждое предание повествует о коварных иностранцах и благородных уроженцев прибрежных городов, что вопреки всему срывают их подлые замыслы.

— Ох, боюсь, что я и вправду совсем не знаком с их творчеством, а посему просто положусь на ваше слово. Но я чувствую некую неловкость, возникшую между нами — я начал с вами разговор не представившись. Купец и владелец мастерских Кантанаримо Звейги, к вашим услугам.

— Звейги? Я знал Рамалето Звейги, он…

— Мой папа. Да найдет его дух вечное упокоение.

— О, примите мои глубочайшие соболезнования, не знал, что ваш отец умер.

— Благодарю вас за вашу скорбь, господин Сатти. Папа скончался без малого полгода назад. Умер во сне. Он прожил долгую, прекрасную жизнь и расстался с ней легко и без мучений. Лично я склонен почитать это как милость богов, проявленную к моему дорогому папе.

— Как я понимаю, именно вы унаследовали его дело?

— Да, все так. Его дело, его загородные имения, дома и все его состояние. Покаюсь вам и только вам — не оставил братьям и сестрам ни авлия. Забрал себе всё подчистую. Но молю не осуждать меня за это. Они бы в мгновение ока промотали все нажитое моим папой, а я сохраню и приумножу его богатства. Ведь именно мне, как старшему, как папиному первенцу, выпала ноша оберегать достопочтенное имя нашей семьи.

— Весьма похвальное стремление.

— Ох, бросьте, дорогой господин Джаромо Сатти. В душе я тот ещё пройдоха и низкий простолюдин. Каюсь перед вами и в этом. Но раз уж мое состояние открыло мне, джасуру и палину, двери в дома благородных ларгесов и даже позволило посещать вот такие вот роскошные приемы, то почему бы не завести пару полезных знакомств?

— Полезные знакомства — весьма капризное удовольствие, господин Кантанаримо Звейги. Бывает, что иное знакомство не стоит ничего или оказывается по цене сопоставимо с прибрежным имением. Одни нанесенным вредом многократно превосходят сулящую выгоду. Другие, напротив, возвышают и оборачиваются золотом. Но у всякого из них все равно имеется своя цена.

— А я разве похож на скрягу, мой дорогой Джаромо Сатти? Вините мне в чем угодно — в черствости, в бессердечности, себялюбии, но скупость в делах мне чужда и противна. Более того, узнав меня поближе, вы поймете, что я, ко всему прочему, ещё и человек преданный своему государству. И чтобы выказать свою преданность и любовь я бы хотел в честь победы юного Лико Тайвиша подарить своему любимому городу бесплатные состязания лучших борцов на главной площади каждого из кварталов Каменного города. Как мне кажется, сие развлечение станет отличным дополнением для грядущего триумфального возвращения наших победоносных войск. И я был бы крайне вам признателен, чтобы вы, когда Первый старейшина спросит, кто же организовал эту часть праздника, не забыли упомянуть мое скромное имя.

Джаромо заулыбался. Тонкое переплетение лести, намеков, лжи и истинных желаний, порождали неописуемо прекрасный танец, в котором Великий логофет был готов кружиться вечно. И если бы этот вечер прошел без подобного развлечения, то он бы счел его пресным и потерянным. Взяв с подноса зажаренную в давленном чесноке и лимоне креветку он как будто ненадолго задумался, напряженно нахмурив брови, а потом откусил ее и с наигранным удовольствием прожевал.

— Подобные представления одна из любимых забав блисов. Я всецело уверен, что простой народ, да и некоторые представители благородного сословия, придут в несказанный восторг от столь щедрого подарка. Но как мы с вами и говорили, народ живет героями и легендами. Более того, он нуждается в них, дабы чувствовать себя единым целым со своим прошлым и ощущать свое величие и превосходство в настоящем. Но память человека, увы, весьма зыбка и ненадежна. И бывшие такими важными события со временем меркнут, если не поддерживать их яркими и свежими чувствами. Так, что каждая легенда и особенно каждый подвиг, вроде победы над дикарями, что веками опустошали наши границы, нуждается в увековечении. К примеру, в виде бронзовых статуй молодого полководца.

Кантанаримо Звейги нахмурился и нервно отхлебнул вина из большого кубка. Морщинки на его лбу пришли в движение, став похожими на летящих чаек.

— Бронзовые статуи обходятся недешево, — в этот раз голос его стал куда мрачнее, разом лишившись всей приторной лести.

— А разве дружба Первого старейшины и его благодарность рыночная дешёвка, что покупается за авлии или меняется на горсть ячменя?

— Ну что вы, что вы. Разумеется, нет. Она бесценна и ради нее я готов на любые жертвы. Вот только…

— Да, господин Звейги?

— Мне бы очень хотелось, чтобы мою жертвенность тоже оценили по достоинству.

— Любезный господин, я прекрасно понимаю, что у вас, как и у любого человека в этом мире, есть свои желания. Более того, я понимаю, что в дружбе со мной и Первым старейшиной вы ищите пути к их исполнению. Но боюсь, что вы уж слишком высокого мнения о моих скромных способностях, ибо мните меня не иначе как прорицателем, способным угадывать ваши желания без ваших слов.

— Ох, дорогой мой Джаромо Сатти, — купец облизнул губы, а мелкие бусинки его глаз забегали, пристально изучая лицо первого сановника. — Боюсь, что желания мои низки, приземлены и не идут ни в какое сравнение со столь возвышенным делом, как военная победа рода Тайвишей, что останется жить в веках. Не секрет, что разгром варваров в северных землях сулит скорый приток большого числа новых рабов, а куда их направить как не на поля? Стало быть, вскоре производство зерна, вина и масла увеличатся, и много излишков пойдет в государственные закрома и для нужд нашей победоносной армии. А мне от папы досталось очень крупное производство амфор. Блестящего качества и из лучшей глины, прошу заметить. И я бы счел за великую честь, если бы сановники из торговой палаты и палаты угодий и стад, сочли именно меня достойным для закупок, а Первый старейшина узнал меня как благодарного и любящего гражданина, что возвел две статуи, в честь его сына.