Лизелотта Пурпер посетила Лицманштадт (так переименовали Лодзь в честь захватившего его в 1915 г. немецкого генерала), где фотографировала евреев для личной коллекции. Гетто «шестого по размерам города Германии» превратилось в популярную тему, и фотографии оттуда, сделанные другой женщиной-фотокорреспондентом Эрикой Шмахтенбергер, опубликовал мюнхенский журнал Münchner Illustrierte. Один из личных фотографов Гитлера Гуго Йегер поспешил наделать цветных слайдов евреев в гетто Кутно, поразив читателя подборкой «этнографических» кадров с всклокоченными пейсами обитателей лачуг и портретами прекрасных молодых женщин. Однако в октябре 1940 г. задача Лизелотты Пурпер в Вартеланде была иной[284].

Новое гау служило образцом этнической перекройки территории, или «онемечивания». В конечном счете 619 000 польских граждан подверглись «переселению» в обкромсанную Польшу, или в «генерал-губернаторство», находившееся под правлением Ганса Франка, с целью освободить место для немцев. Подавляющее большинство – около 435 000 – происходили из Вартеланда, где делами заправлял гауляйтер Артур Грейзер, с восторгом разделявший взгляды Гиммлера на радикальную колонизацию. Зимой 1939/40 г. депортируемых зачастую силком сгоняли в поезда, не заботясь о соответствующей провизии, воде и одежде. Поскольку многие оказались евреями, шеф СС и полиции Люблинского района Одило Глобочник вышел в феврале 1940 г. с предложением нарочно затянуть переезд и попросту «позволить им умереть с голоду». Когда двери товарных вагонов открывали в Кракове, Дембице и Сандомире, станционный персонал находил полными замерзших от холода детей и матерей[285].

Но Лизелотта Пурпер прибыла в Вартеланд для документирования радостного события – другой стороны переселения, то есть приезда немцев. Немцы прибывали из Волыни в Восточной Польше, где многие не говорили по-немецки, а также из республик Прибалтики, где 60 000 этнических немцев сорвали с насиженных мест, поставив точку в истории их гордой независимости длиною в добрых семьсот лет. Перед лицом готовящегося присоединения Прибалтики к СССР они согласились на отправку «к себе в рейх», как это называлось у германского правительства. Лизелотта считала, будто они слишком много жалуются и недостаточно благодарны. Куда лучшее впечатление на нее произвели простые крестьяне с польско-украинских приграничных территорий Волыни и Галиции: «При нашем приезде на их лицах светилось счастье». Несмотря на месяцы, проведенные во временных немецких лагерях, пока для них готовились дома, хутора и работа, они показались девушке поистине благодарными. Все, о чем они мечтали, по ее мнению, – поскорее начать обрабатывать свою землю, «чтобы дать германскому народу хлеба»[286].

В ноябре 1940 г. Лизелотта продолжала путешествие с целью документировать исход этнических румынских немцев из Бессарабии, Буковины и Добруджи. В составе комиссии СС по переселению Лизелотта побывала в селах около порта Констанца на Черном море, с их маленькими, беленными известкой домами, говорила с семьями об их ожиданиях, пока те паковали вещи. Вместе с ними она путешествовала на пароходе по Дунаю через узкие места и пороги Железных ворот. Однако сближаться с ними девушка особенно не спешила. Даже напротив, страх нахвататься блох от «пока еще не прошедших дезинфекцию» поселенцев то и дело отражается в ее записках; Лизелотта просто помешалась на гигиене, поскольку на борту судна, как она подсчитала, рекорд поимки блох составлял двадцать штук за десять минут. Эти маленькие трудности позволили ей в конце поездки чувствовать себя «сияющим победителем», вернувшимся с поля боя. В дневнике и на рабочих фотографиях переселенцы предстают благодарными, но пассивными получателями хорошо организованной благотворительной помощи немцев из «старого» рейха.

В Белграде Лизелотта оказалась в компании давней подруги Марго Моннье. Младшая сестра Ойгена Хадамовски, шефа германского радио, «Хада», как неизменно называла ее Лизелотта, обыгрывая девичью фамилию, так радовалась участию в экспедиции, что часто выступала в роли фотографа-ассистента при Лизелотте, хотя занимала положение главы отдела фотографии Организации немецких женщин и фактически являлась начальником подруги. Обе они умели развлечься – в частности, нашли время съездить в Будапешт и пробежаться там по магазинам. Глава местной комиссии СС по переселению в Белграде оказался давним другом семьи и взялся показать Лизелотте ночную жизнь города. Две элегантные дамочки владели трюками, позволявшими заставить мужчин содействовать им в получении желаемого, будь то пропуска от румын, помощь немецкого железнодорожного кондуктора для нелегального провоза их приобретений в рейх или просьбы к рыцарственным, хоть и довольно скучным офицерам СС составить им компанию в посещении ночью замка в Будапеште. Повеселившись в обществе австрийского капитана и его офицеров на пароходе, девушки сели в поезд и отправились в Вену, где Лизелотта и Хада церемониально утопили «последнюю блоху»[287].

В Вартеланде 28-летнюю Лизелотту глубоко поразили студентки-добровольцы из Германии и девушки, заботившиеся о переселенцах в рамках их обязанностей по работе в Имперской службе труда. Именно они выявляли и отправляли прочь поляков, под шумок возвращавшихся на родные хутора. В акциях переселения 18-летние девушки из службы труда часто использовались в равных количествах с мужчинами из СС. Некоторые из них шли на железнодорожные станции встречать немецких поселенцев, другие помогали эсэсовцам выгонять поляков и следили за тем, чтобы польки все как следует вымыли и вычистили, оставив новые дома для приезжих в наилучшем виде. Говоря о работе для земляков на родине, студентка из добровольцев в таких словах выражала реакцию на действия эсэсовцев, сгонявших польских селян в хлев в ходе одной подобной акции по выдворению: