Таким образом, пиры и братчины в средневековой Руси (в том числе и на её севере) являлись существенными узлами социальных связей, будучи неотделимыми от экономики, политики, права, морали, включали разнообразные эмоциональные и религиозные аспекты. Праздничное и повседневное застолье в разных социальных стратах средневекового общества являлись формой и зрелища, и церемонии, и ритуала, и плотно насыщенной культурными смыслами знаковой системой. Приведённые сведения актов и челобитных показывают существенное отличие пира от братчины, его более индивидуализированный, семейный характер.

Значение книги как важного фактора общекультурного развития страны, государства, народа, человека неоспоримо. В изучении рукописной и старопечатной книжности Древней и Московской Руси за последние десятилетия были достигнуты несомненные успехи, суммировавшие усилия книговедов, археографов, палеографов, источнико-ведов, историков, искусствоведов. Подчеркнём важное значение вводимых в настоящее время в научный оборот писцовых и переписных книг городов и уездов, отписных книг монастырей и даже целых епархий, существенно расширяющих резервы для источниковедения древнерусской книжности, проблемы грамотности и практик чтения (коллективного и индивидуального) как части культуры.

Сосредоточим наше внимание на количественном и «репертуарном» составе кириллических книг (рукописных и старопечатных, богослужебных и четьих) в городских и сельских приходских церквах – основополагающей структурной ячейке церковной организации. С этим звеном были связаны важнейшие этапы жизни каждого человека от рождения до смерти (крещение – венчание – отпевание), здесь люди устной культуры соприкасались с книжным словом, происходило его усвоение, взаимное перетекание, как отмечает И. В. Поздеева, устных и письменных форм словесности. В челобитных архиереям, поступавшим из приходов, можно найти как положительные, так и отрицательные оценки народом «культурного уровня» их духовных отцов: «…А он, Илья, грамоте худ и говорить не умеет, речь тяжела…» или: «А он, Василей, ко всякому церковному обиходу обучен, и церковному правилу искусен, человек доброй и грамоте умеет и от божественных книг сказителен…»

Стоглав 1551 г. требовал посвящения в попы и дьяконы только грамотных: первых с 30, вторых – с 25 лет. В нём говорилось также об учреждении в домах у священников, дьяконов и дьяков духовных училищ для обучения грамоте, чтению и письму «всех православных христиан». Они должны были обучаться «книжному письму и церковному пению псалтырному и чтению налойному». Родителям следовало с учителями расплачиваться «дарами и почестью по их достоинтсву». Однако на практике нередко плата была слишком высокой и даже священники толком не владели письменностью, оставаясь людьми изустными, неграмотными, лишь выучивая молитвы наизусть и отправляя службы со слуха.

Как же соприкасались два этих мира – устной и письменно-книжной культуры? Книжность городская и сельская?

Конкретное перечисление книг в церквах встречается в писцовых описаниях некоторых городов Северо-Запада России – Пскова 1584 г. и его «пригородов» Гдова, Острова, Изборска 1585–1588 гг., Выбора 1587/88 г. В них чётко отчленены книги харатейные («пергаменные»), бумажные («письмяные») и печатные. Для восточной части севернорусского мира ранние известия о книжном собрании содержатся в описи 1579 г. Сольвычегодского Благовещенского собора, ктиторами которого являлись богатейшие солепромышленники этого края Строгановы. Уже тогда в соборе было пять печатных Евангелий плюс печатный Апостол (вероятно, Ивана Фёдорова 1564 г.). Изучивший библиотеку Строгановых А. А. Введенский считает, что она постоянно пополнялась ими путём покупок на столичном рынке, а также через их приказчиков в Литве, через заказы монастырским переписчикам и обмены.

В своё время ещё Н. Д. Чечулин показал качественно однородный состав книг в городских и сельских приходских храмах: это были 1–2 книги библейские и 4–5 книг литургических/богослужебных (Евангелия, Апостолы, Псалтири, Часовники, Минеи, Охтоихи, Триоди и близкие к ним Трефолои). На основе писцовых книг автором были обработаны сведения по 34 церквам и 14 монастырям, причём в использованных им источниках ещё в 70 приходских церквах книги не были указаны (в силу характера описания), хотя они там, безусловно, имелись. Исследователь выяснил количественное распределение книг по 8 городам (более всего – 500 – в Коломне и менее всего – 5 – в Лаишеве) и привёл ориентировочные цифры в 1900–2000 книг в них, в массе своей «письмяных», поскольку книгопечатание в России с 1564 г. только ещё распространялось.

Аналогичную работу проделал В. Ф. Боцяновский по соборным, ружным и приходским церквам Великого Устюга. Источниками для него явились писцовые книги 1676–1683 гг. Он насчитал в них 700 томов (то есть единиц) и 68 названий книг, из которых две трети (60 %) составляли богослужебные, 19 % – библейские и 20 % – прочие. В рассматриваемое время большинство книг в городских храмах были уже печатными и только 15 % – письменными (обратное по сравнению с концом XVI в. соотношение). Боцяновский отметил три источника формирования церковных книжных собраний: 1) «государево данье»; 2) мирская покупка; 3) дарения частных лиц. Применительно к наиболее крупному книжному собранию – Великоустюжского Успенского собора – он показал возможности сравнительного рассмотрения хронологически разных источников – его описи 1608, сотной 1630 и писцовой книги 1676 гг. В недавнее время к этой проблематике обратился молодой вологодский исследователь А. Н. Красиков, рассмотревший количественный и видовой состав церковных библиотек в городах – Белозерске, Устюге и Лальском Посаде по дозорным и писцовым описаниям 1617/18–1623/25 гг.

Н. Д. Чечулин видел неполноту и неравномерность сведений о книгах в писцовой документации, в которой их больше по соборным и ружным церквам и очень немного (либо отсутствуют вовсе) по церквам приходским. Кроме того, нигде писцами не указывались годы изданий книг (когда речь идёт о старопечатных) и тем более примерные датировки книг рукописных и харатейных, что затрудняет отождествление упоминаний с известными в науке экземплярами этих книг. Требуется привлечение дополнительных источников для более точной атрибуции, а это весьма трудоёмкая и специфическая работа. Не всегда точны и исчерпывающи названия книг религиозного и светского содержания: богослужебные и четьи сборники нередко даются только по названию первого произведения в них. Не передавались и весьма содержательные записи на книгах, отражающие их движение, переход от владельца к владельцу, нередко куплю/продажу/обмены/заклады/дарения, всё богатство функционирования КНИГИ в системе горизонтальных социокультурных связей. При более широком понимании проблема книжности предполагает разную степень вовлечённости представителей отдельных общественных слоёв в письменные практики (умение читать и писать, письменное оформление документов, обращение к документации при ведении судебных тяжб и к книгам как их читателей, слушание чтения книг в церкви и самостоятельное чтение вне церкви, дома, коллективные и индивидуальные практики чтения), её обусловленность профессиональными занятиями, культурными предпочтениями и социальным статусом человека и локальных общностей.