Инна Михайловна позвонила в шестнадцать ноль-ноль. Вроде случайно. Решила проверить номер, который он ей дал. Слово за слово, Калмычков оказался приглашен на домашние котлетки… К восемнадцати часам он сидел в чисто отдраенной квартирке Инны Михайловны, являя своей милицейской неухоженностью жуткий контраст с чистотой дома, прической и маникюром хозяйки, одетой празднично, хотя и чуть аляповато.

Калмычков принес бутылку дорогого вина, но пили в основном водку. Кроме котлет Инна Михайловна приготовила чудную рыбку, незнакомые Калмычкову салаты и какие-то сладкие печенюшки. Пили поровну, но Калмычков с ужасом замечал, как его, опытного питуха, уже изрядно косит хмель, а Инна Михайловна — ни в одном глазу. Только смотрит на него и ухмыляется. Пришлось хитрить: «За рулем…» Сработало.

— Душа просит праздника… — сказала она после печенюшек. Пустая водочная бутылка уже покоилась под столом. — Может, съездим куда?

Калмычков согласно кивнул.

— Тебя в форме ни в один приличный ресторан не пустят.

— Пойдем в неприличные… — стараясь казаться пьянее, чем в действительности, просюсюкал он.

— Туда тем более не пустят.

Поймали такси. Поехали в гостиницу, где на этот случай дожидался только что купленный для Калмычкова шикарный комплект: пальто, костюм с рубашкой и галстуком, туфли и золотые часы. Нет, часы — позолоченные.

У гостинницы попросил ее подождать в машине. Она слегка обиделась, но упрощенный вариант соблазнения не входил в планы Калмычкова. Финансы выделены значительные. Сначала — праздник!.. Когда он вернулся: шикарный, надушенный и побритый, рейтинг его ощутимо подскочил.

Инна Михайловна возила его в заведения, где проводили вечера ее знакомые. Калмычков вживую увидел с десяток звезд голубого экрана. Еще с десяток болтавших с ними людей он не знал. Но по тому, как уважительно здоровались и те и другие с его дамой, он понял — попали в точку! Дама не простая.

К трем часам ночи, пьяная и довольная, она привезла его к себе домой. Калмычков весь вечер мастерски имитировал опьянение и, к ее удивлению, кое-что смог. После чего сразу позволил себе отрубиться. Действие принципа: «Нет некрасивых женщин — есть мало водки…» стремительно убывало.

Неловко описывать поведение втюрившейся в сорок пять женщины. Она имеет право на последние радости. Неловко, даже стыдно, Калмычкову жилось в роли героя-любовника. Что поделаешь? Такая работа. По утрам шевелилась совесть, мешала проведению операции. Теребила липкими щупальцами струны калмычковской души. Сволочь какая!.. Ладно бы из-за измены жене. Тут аргументы ясные — для дела. Служебная необходимость! С этим он давно разобрался. Так она еще за Рамикович щиплет. «Безвинного человека обманываешь. Закон нарушаешь. Мошенник, ты Калмычков, а не мент…» Достала, зараза! Уходить из милиции надо, если к совести прислушиваться. Полная несовместимость!

Он справился. Не впервой. Ушел с головой в операцию.

Результата добились во вторник. Два предыдущих дня, особенно две ночи, Рамикович таяла и мягчела. Уже о многом говорили. Он посвящал ее в выдуманные секреты своей работы. Она изливала душу, говоря, в основном, о чувствах.

Калмычков не торопил. Когда чувства окончательно излились, а спиртное, наоборот, влилось, он решился. Поймал момент. Поздно ночью во вторник они возвращались из стрип-бара, и он, еще в машине, начал атаку.

— Ты удивительно легкая и приятная женщина. Я сразу не разглядел. В первую встречу. Вез тебя и думал: «Надо же, зануда какая…»

Она в ответ только пьяно хмыкнула. Но позже, в постели, вместо того чтобы заснуть, вдруг разнюнилась до рыданий.

— Зануда… Что ты знаешь про меня? Зануда…

— Успокойся, Инна…

— Просиди всю жизнь на моей работе! Погляжу на тебя… — вытирая слезы, гнусила она.

— Работа не стоит слез! Не надо о ней, — Калмычков протянул ей недопитый бокал шампанского.

— Стоит. Еще как стоит, — всхлипнула Инна Михайловна. — На что я без мужа живу? На что дочку учу? На что эти бары, рестораны? Где мне еще такую деньгу заплатят? Знаешь, сколько я получаю? Не знаешь, и не скажу. Нельзя! Ты генералом столько получать не будешь!

— Брось ты! — удивился Калмычков. — Не может быть.

— Может, Коленька. Может!

— Тогда зачем тебе я? Стриптизеров пачками покупай, — сказал Калмычков.

— А ты чего же не покупаешь, а со мной, старой, возишься? — спросила Рамикович.

— Они не люди — половые органы. Быстро надоедают. Душу хочется человеку открыть. Иной раз столько дерьма насмотришься! Не помещается… — ответил Калмычков.

— И у меня так, Коля. По макушку в дерьме. Сдаю потихоньку. Сопьюсь через пару лет или в окно выпрыгну. Устала… — Слезы опять подступили к горлу Инны Михайловны.

— Пугаешь меня? Телевидение — веселое шоу… — зауспокаивал Калмычков.

— Шоу, только не очень веселое… — Она закурила сигарету.

Свет в спальне выключен. Лишь синий отблеск облаков, подсвеченных Москвой, льется в окна. Сидящую в подушках Инну Калмычков едва различает в синем свечении. Она часто и глубоко затягивается, и красного огонька сигареты хватает на то, чтобы разглядеть печальное лицо в потеках косметики и полные слез глаза. Она считает его «своим». Ей так хочется. Верит ему и открывает душу. Зря!.. Калмычкову жаль Инну. Он знает, что нельзя делать ни того, ни другого. Никогда и ни с кем!

Он мог бы остановить ее, но не останавливает. Работа, блин!..

— Я на телевидении давно, с советских времен, — рассказывает Инна. — После университета выскочила за своего Рамиковича. Он меня и устроил. Блат чистой воды при моем экономическом образовании. Много кем была: сначала на побегушках, потом редактором развлекательных программ, потом в информационное вещание попала. А что? Повышала квалификацию. В девяносто первом — стажировалась в Штатах. Переучивали на «правильное» телевидение. Пока училась — муж сбежал. Я и не заметила.

Счастливая была, что работу не потеряла, да еще выучилась по-новому. Понесу в нашу темень свет демократии. Помнишь то время? Надежды и розовые сопли. Когда вернулась из Штатов, почти никого из «стариков» не застала. И телевидение изменилось. Я в тонкости не вдавалась, ишачила сутками. Платили хорошо… Первый раз споткнулась, когда выборы девяносто шестого года готовили. Превращали мозги электората в кашу. Ужас что делали! Врали на полную катушку… Тогда спортивный азарт спас. Мы — за победу демократии. Она и победила…

— Но ведь хорошо живем, Инна. Лучше, чем при коммунистах… — сказал Калмычков.

— Те, придурки, головы людям партийной туфтой забивали. Так ее нормальный человек видел и не принимал. А мы вам, простакам, в душу залезли. Ведем, как бычков на веревочке. Интересно — куда? Вдруг на убой?.. Эх, Коля! Знал бы ты глубину манипулирования! Я в двухтысячном вырвалась с этой кухни. Тошно стало отраву готовить. Пять лет работаю сбоку, в отделе, который оценивает эффективность телепродукта. В смысле воздействия на аудиторию.