Представим себе: сей человек так сильно захотел уйти, что научился останавливать свое сердце. Любой практикующий йог вам скажет – это не так уж сложно, как может показаться на первый взгляд. И тогда вдруг тот же привязанный человек в этот момент станет свободен.

Но если мы будем последовательны и проанализируем все не спеша, то признаем: он и был свободен, просто недоучен, а доучившись, осознал свою свободу. Ведь неграмотный, неученый человек, по сути, наиболее несвободен, для него закрыты миры, закрыто так много, что он этого и не представляет. Хотя никто вам не скажет, что его свобода как-то ограничена. Так что такое свобода?

Размышляя над этими непростыми понятиями, возвращался обратно в комнату, толкнул дверь и обнаружил следующую картину. Детей уже уложили, они мирно сопели на кровати, за столом сидела Ждана, Любавы видно не было. Только открыл рот спросить, куда она подевалась, как эта маленькая змея впялила в меня свои зенки, пытаясь то ли меня усыпить, то ли обездвижить. Не успел собраться с силами, чтобы вырваться из оцепенения и надрать ей задницу за такие фокусы, как почувствовал очень острый ножик у себя на шее и шипящий Любавин шепот:

– Покажи мне того, кто раньше был, иначе умрешь! – Хотя это звучало дико, я правильно понял пожелание, не стал усугублять ситуацию: если эти ведьмы уже догадались, врать нет никакого смысла. Еще прирежет ненароком – хрен его знает, чего она так испугалась.

– Богдан, вылезай, успокой тетку Любаву, а ты мне смотри дите не напугай, а то битой задницей не отделаешься, – дал ей напутствие напоследок.

Не знаю, как долго и о чем они болтали с Богданчиком, но мальца напугали, я ему все время из глубины пытался внушить, что тетки хорошие, просто нервные очень, чтобы он с ними не ругался и не нервничал. Когда он, обрадованный, что его оставили в покое, нырнул, выдергивая меня на авансцену событий, оказалось, нас уже посадили на лавку, напротив сидела Ждана и вновь пялилась в глаза, а сбоку Любава с ножом, но нож уже держала под столом возле паха. Так мне показалось – чувствовалась только ее правая рука, сжатая в кулак на моем внутреннем бедре, рядом с вышеозначенной областью. Хотя это было приятно, почему-то был уверен, что ножика она из рук не выпустила.

– Рассказывай все о себе, что помнишь, – безапелляционным тоном потребовала Любава, после того как малая змея напротив кивнула ей.

– Давай я тебе сначала бывальщину про рыцаря-тевтона расскажу, а ты хорошо головой подумай, что мне говорить и как.

Собрались как-то рыцари у Главного магистра, а он вызвал на середину одного из них и спрашивает: «А скажи мне, верный рыцарь, если потребует у тебя наш Орден бросить вино пить, ты бросишь?» «Брошу», – отвечает рыцарь. «А если потребует у тебя наш Орден с девками не кувыркаться, не будешь?» – «Не буду», – отвечает рыцарь. «Ну, а если потребует у тебя Орден жизнь за него отдать, отдашь?» – «Конечно, отдам, – отвечает рыцарь. – На хрена мне такая жизнь?» А теперь слушай, Любава, меня дальше: вот вам еще пара монет – поживите тут сами день-другой. В понедельник к вечеру Мотря за вами приедет, с ней дальше толковать будете – нам больше толковать не о чем. На том, девки, бывайте здоровы, выбачайте, коли что не так было, – устало закончил свой рассказ и положил на стол пять монет.

Не обращая внимания на нож, вылез из-за стола и начал собирать свои железяки.

– Постой, казак, это я виновата, Богдану не поверила. Ты на Любаву зла не держи, – начала оправдываться Ждана. – Пойми, мы многих таких, как вы, видали, все они крови людской алчут, хуже чем звери и ума оттого лишаются. Как ты того казака ударил – так я и увидала, кто ты есть. А когда на улицу убег, подговорила тетку тебя проверить. Откуда мне знать, что по дороге ты на нас не набросишься, как волк? Не за себя, за детей боялась. Поспрошали мы Богдана, как он с тобой живет. Другой раз душа чужая ни за что хозяина на свободу не выпустит, а тут у вас с Богданом прямо рай на земле, не бывает так! Вот и попросила Любаву еще тебя поспрошать.

– Ну и что? Чего ты наспрошала такого, что теперь соловьем разливаешься?

– То я тебе не смогу сказать, ты все одно не поймешь, но теперь не боюсь с тобой ехать. Знаю: не тронешь ты нас.

Очень удобная позиция. Сперва тебя мордой по столу повозить, а потом сказать – чего тебе, дураку, рассказывать, ты все одно порывов не поймешь моей тонкой натуры.

Не зная, что мне дальше делать, стоял посреди комнаты. Надо было еще бочонок свой со стола забрать: ликер-то все одно продавать надо, Аврааму дать пробовать, но в руки уже ничего не помещалось. Пока я думал над комбинаторикой из двух рук и пяти предметов, в дверь кто-то постучал.

– Кто там?

– Это я, Авраам.

Ну вот, не успел о нем подумать – как он тут, легок на помине. Наши маленькие разногласия мне не хотелось делать достоянием общественности, а уж причины этих разногласий – те вообще были из разряда государственных тайн. Бросив опять свои железки в угол, выразительно глянул на девок, прижав палец к губам, показывая, чтоб молчали. Они, обрадованные, что остаюсь и никуда не ухожу, с явным облегчением закивали. Сев на кровать рядом со Жданой, тихо прошипел:

– Глаза долу опустили – и не поднимать, пока мы толковать будем. Заходи, Авраам, гостем будешь. Садись за стол. Любава, а дай-ка нашему гостю меду моего заморского отведать.

Любава налила полную кружку меда, поднесла Аврааму, скромно потупившись и сложив губки бантиком. Авраам с тоской посмотрел на нее и залпом выдул полкружки. Только потерявшего голову купца нам всем и не хватало – а ведь просил девок по-человечески: не морочьте людям голову в дороге. Но надо играть роль строгого брата.

– Ты о чем толковать пришел, Авраам? Давай начинай, время позднее.

– Говорил ты в прошлый раз, что меду на продажу привезешь, – с трудом возвращаясь к действительности из своих грез, промолвил Авраам.

– Так ты ж его только что полкружки испробовал.

– Добрый мед. – Купец понемногу приходил в себя, вновь приложился к кружке и покатал глоток меда во рту. – Таки добрый, но мое вино лучше.

Он поставил на стол небольшой глиняный кувшин с тонким горлом, заткнутый и залитый воском. Видно было, что не простое вино притащил. Не дав ему открыть кувшин, согласился:

– Может, и лучше, но сколько такое вино стоит? Не меньше чем три гривны бочка, а я тебе по гривне за бочку отдаю. Вот и считай.

– Не, дорого по гривне, казак, надо скинуть маленько, мне его еще везти – такой мед быстро не продашь. – Авраам пробовал делать вид, что торгуется. Только не было в нем огня – видно было, что не тут его мысли и душа.

– Ну не хочешь – как хочешь. Я завтра открою бочки и буду кувшинами продавать. По сто монет на бочке заработаю. Последнее мое слово: двадцать монет тебе уступлю на семи бочках. Хочешь – бери, нет – найду другого купца.

– Ладно, попробую, не заработаю – так хоть не проиграю, – не стал дальше торговаться Авраам, с тоской глядя на Любаву.