Очень старательно выходил в прямой эфир. Все цифры назубок знал — не халявил. Говорил с выражением.

Он был такой трогательный, что никому даже в голову не пришло дымовую шашку ему в сортир бросить.

А я отчаянно скучал.

Отметили Новый год. Подробно рассказывать не буду. Вы все знаете — ассортимент на столе, водка «Исток», песни про родную, про Никитенко Свету. Костер. Шатры. Троя. Зажаренный бык. Палыч — Агамемнон.

Гришу напоили до изумления. Мамы! Не пускайте к нам хороших мальчиков!

Потом опять пошли будни.

На какое-то время однообразное течение лагерной жизни было нарушено прибытием иностранных корреспондентов.

Мы с Мухой не могли пропустить этого зрелища и пошли балдеть. Я даже задумал сделать сюжет на эту тему. Поэтому взяли с собой Пехоту со штативом.

Американцы, немцы, итальянцы и француженка в красных сапожках на каблучках (честное слово, не вру — очень много свидетелей).

Прибыли они верхом на трех БТРах — уже зрелище.

Поселили их в поезде. В специально отведенном вагоне. Нет, он не был каким-то особенным — такой же плацкарт. Как вы понимаете, сортиры в поезде не работали. У каждого вагона — по две ямы со скворечниками. Воды тоже не было — цистерна приезжала. Муха говорит:

— Предлагаю начать сюжет с экшена — дымовая шашка в сортире.

— Погоди, — говорю, — Муха, это жестоко. Этот сортир для них сам по себе — экшен. Я бы даже сказал — хорор.

Ну, разместились они в вагонах. Пока ничего. Немного смущены, но весело так щебечут.

Я, конечно, к француженке:

— Можно интервью?

Слегка удивлена. Интервью она сама приехала делать.

— Можно, — сносно говорит, акцент не сильный.

— Как вам здесь понравилось?

— О! Очень интересно!

— А что интересно?

— Люди.

— А… да, это действительно интересно.

Они всегда говорят, что им нравятся люди, когда сказать больше нечего.

Приближалось время обеда. Ну, думаю, теперь будет экшен. Даже целых два.

За ними пришел мрачный прапорщик. А от поезда до столовки — раз восемь срезать. А француженка — на каблучках. И люди, которые им так понравились, в том числе мы, ни о чем их, естественно, не предупредили.

Ну, вы поняли — экшен был забойный. Шли они минут сорок. Хотя ходьбой это трудно назвать. А Муха снимал. Рубрика «No comments».

Дошли все-таки. Входят в столовку. Считается, что современная видеотехника не умеет передавать запахи. Большая ошибка. Еще как умеет! Надо просто крупно показывать лица иностранных корреспондентов, вошедших в армейскую столовую.

Расселись за столами. Подробно описывать не буду. Скажу лишь, что современная видеотехника умеет передавать не только запахи, но и вкус пищи.

Ушли они, по-моему, голодными.

А ведь была еще и обратная дорога!

Как вы поняли, в этот день я не скучал. Быстренько смонтировали сюжет — такой материал! В эфир он не пошел. Саныч, как мне Таня потом рассказала, долго хохотал, хлопал себя по коленям, утирал слезы. Но — зарубил. Сказал, что это — для сокровищницы программы «ВЗОР», но не для эфира — политкорректность.

Справедливости ради должен сказать, что уже через несколько дней фирмачи резво бегали по лагерю, на ходу срезая унитазы, и с аппетитом поедали «парашку». Человек ко всему привыкает.

Потом опять пошли будни. Но на этот раз длились они недолго. Забыл сказать — будни буднями, но федералы работали.

Пока мы балдели, издевались над иностранными корреспондентами, над зрителями в прямом эфире, авиация и артиллерия долбили Грозный. Точечно, как уверяли нас в штабах. Я не очень верил, помня прошедшую войну. Если со связью ничего не изменилось («Коста, увады рэбат»), то откуда возьмется «точечность»?

Будущее показало, что я был не совсем прав.

Тем временем Ханкала зашевелилась. Повысилась активность на вертолетной площадке (она была недалеко от нашего кемпинга) — «коровы» летали без передышки, возили боеприпасы.

В гости к коллегам ходить стало небезопасно — широкое «асфальтированное» поле между поездом и лагерем превратилось в проспект с оживленным движением БТРов, БМП и даже танков.

В пресс-центре темнили, но было и так понятно: вот-вот штурм.

Все — свершилось. Завтра рано утром выступаем.

Я провел короткое совещание.

— С десантниками пойду я и Муха, Руслан и Пехота — по желанию. Желание есть?

— Есть, — оба.

— Смотрите, это дело добровольное.

Хохол выпятил грудь.

— Мы уже обстрелянные.

— Обстрелянные. Да. В окопе! А тут — город, и стреляет каждый кирпич.

— Мы идем.

— Хорошо.

И тут робкий голос подал Гриша:

— А можно я тоже пойду?

— Можно. В другой раз. Твой пост здесь. В эфир выходить. Теперь сводки знаешь, какие пойдут? Закачаешься.

Рано утром грузимся на БТРы. В воздухе жидкая гадость — смесь дождя, тумана и асфальта.

Выехали из Ханкалы. Пока идем походным строем. Впереди стрельба.

Вот и окраина города. Стрельба пошла более плотная.

Дальнейшие события развивались стремительно. Мы как-то незаметно для самих себя втянулись в бой. Ну, это для нас незаметно. Даже, может быть, для Кости с Палычем. А наверху план был. Наверняка. Я даже знал его в общих чертах.

Впереди штурмовые отряды — группы захвата объектов. По улицам передвигаются тройками — впереди тройки со стрелками, за ними — тройки с гранатометами или огнеметами. Все тройки движутся парами — по разным сторонам улицы. Каждая стреляет, соответственно, по противоположной стороне. Нет, не друг в друга, вы не так поняли. Стреляют чуть вперед. Это я просто вольно процитировал сухой армейский язык.

А за ними — группы поддержки. Это десантники.

Еще чуть сзади — группы огневой поддержки. Танки, минометы.

Новая тактика ведения боевых действий в городе. В ту войну не так было — напролом перли.

Но ни один план не переживает встречи с противником. Во всяком случае, в какой-то момент мы впереди оказались. То ли тройки были перебиты, то ли с нами смешались.

Тактика опять оказалась проста. Медленно двигаться вперед и поливать каждый сантиметр пространства перед собой из всего, что есть. Так надежней.

Забыл сказать. Все спешились. Ногами передвигались. БТРы шли сзади, танки еще дальше. Впереди — пехота. В данном случае — десантники. Это правильно было. Если «коробки» впереди — их гранатометами сожгут, а потом — завал, пробка, мясорубка. В ту войну так и было. А сейчас ничего — хорошо шли.