Дороги сильно замело снегом. Стояли морозы. Но Кутузов обязывал спешить. Замысел полководца состоял в том, чтоб, предварив Наполеона, встретить его у города Красный. Многие не выдерживали ускоренного темпа, отставали в пути. Иные замерзали насмерть.

Смысл принесённых жертв стал понятен лишь вчера, когда вышли, наконец, к старой Смоленской дороге. Сколько хватало глаз, по тракту медленно текла человеческая река. То был противник, корпус Евгения Богарне.

Рассматривая французов в подзорную трубу, Максим с удивлением осознал – тем не выстоять в сражении.

«Что сталось с пресловутым военным гением Наполеона? Даже капралу, каковым иногда называли этого человека, непозволительна подобная ошибка! Разве можно допускать столь изрядную растянутость колонн! Ведь теперь их не перестроить в боевые порядки. Определённо, грядёт массовое избиение лягушатников».

«Нет, пожалуй, рано записывать Бонапарте в болваны. Не оскудел он умом! – возразил себе полковник. – Решение имеет основание: крепкий мороз исключает бивачное расположение частей, следовательно, каждый французский корпус, выйдя из Смоленска, в конце дневного перехода должен прибыть в крупный населённый пункт для расположения на квартирах. Корпуса и идут один за другим. Наше появление – неожиданность. Чёрт возьми, слова мёртвого цыгана начинают сбываться: Фокусник бьёт Императора! Только не на зелёном сукне, а на заснеженных русских просторах».

Первым грянул на неприятеля нетерпеливый Милорадович. За день до подхода основных сил его авангард успел слегка потрепать Старую гвардию, но не смог удержать лучших солдат Европы – пропустил в город. Зато идущие следом за гвардией итальянцы принца Богарне сполна познали страшную силу удара русских. В разгроме пасынка Наполеона немалую роль сыграл генерал Семёнов, алчущий сатисфакции за Малый Ярославец. Увлёкшегося медведюшку пришлось оттаскивать от крепко изодранного неприятеля чуть ли не за уши.

- Что же это вы, милостивый государь мой, Василий Игнатьевич! Ни себя, ни солдат не жалеете! – с лукавой укоризной отчитал его Кутузов. – Громкая слава громкой же кровушкой оплачивается. Извольте проявить скромность и просто довольствуйтесь победой.

Черёд Финляндского полка наступил, когда к Красному подошёл корпус маршала Даву, и Наполеон, пытаясь спасти его от разгрома, бросил в бой Молодую гвардию. Финляндцы, засидевшиеся в резерве, лишь только прозвучал сигнал к атаке, с превеликим нетерпением ринулись на противника, в мгновение ока опрокинули его и на штыках ворвались в село Доброе. Восемь пушек, весь обоз «железного маршала[145]», а также множество пленных достались финляндцам и их боевым товарищам – лейб-егерям.

Пленные! Из этого источника Крыжановский и Толстой чаяли почерпнуть сведения о местонахождении штаб-квартиры Ордена Башни – таинственного Красного замка. Сколько же неприятельских вояк допрошено на долгом пути от Малого Ярославца? Сотни! Солдаты, офицеры, даже генералы! Увы, все усилия тщетны. Нельзя сказать, что никто не слыхал об Ордене. Французы охотно развязывали языки, но их рассказы не содержали ничего нового. Надежд оставалось всё меньше и меньше. Сердца наполнялись отчаянием…

…Ильюшка привёл Максима туда, где гвардейцы, ожидая дозволения расселяться по квартирам, жгли костры. Плотная толпа возбуждённо гоготала, время от времени порождая незамысловатые прибаутки:

- Антуанчик – дырявый кафтанчик!

- А что, Франсуажка? Тёплая сермяжка, небось, не тяжка?

При приближении полкового командира кто-то громко выкрикнул: «Сми-и-р-рна!» – финляндцы немедленно расступились и явили взору пленников, которые грелись у большого жаркого костра.

Несчастных оказалось много. Так много, что всем не хватало места у огня. Они вели друг с другом отчаянное сражение за живительное тепло. Слабых отталкивали и занимали освободившееся место.

Война ожесточила душу Крыжановского, и он равнодушно отнёсся к происходящему. В конце концов, французов никто не звал в Россию. А лишних дров, чтоб разводить дополнительные костры, нет.

- Ну-ка, братцы! Который здесь маршал? – нетерпеливо спросил Максим.

Солдаты со смехом выдернули из толпы пленных и поставили перед полковником отвратительного субъекта. В бабьем зипуне, поверх сапог – дерюга, лицо почернело от грязи. Максим брезгливо посторонился – от субъекта дурно пахло.

- О небо! Господин Дир! Будьте вы прокляты, ужасный человек! – заголосил француз, сжавшись в комок от страха.

Не без разочарования Максим признал в пленнике молодого Редана. Надежда на то, что попалась важная птица, могущая оказаться членом Ордена и способная указать место, где находится красный замок, умерла.

Редан оторопело рассматривал форму Крыжановского.

«Ну да, он ведь полагает меня самого – эмиссаром Ордена», – вспомнил тот и поспешил представиться настоящим именем.

Француз напрягся ещё больше. Чувствовалось – ни в грош не ставит правдивость услышанного, зато не сомневается в вездесущести и всемогуществе Ордена.

- Коль вам, господин Дир, кем бы вы ни были на самом деле, вздумалось сделаться русским полковником, так извольте насладиться плодами победы и примите жезл Луи Николя Даву[146]. Великий человек вверил регалию мне, своему никчемному адъютанту. В плену эту вещь не уберечь, солдаты отнимут, так что забирайте, – с этими словами французский офицер протянул Крыжановскому жезл.

Тот принял и внимательно рассмотрел трофей. Палка длиной в локоть, обтянутая синим бархатом, с россыпью золотых имперских орлов.

«Изящная вещица, Главнокомандующему определённо понравится. Может, даже, он сочтёт необходимым отправить жезл Государю», – подобная радужная перспектива отчасти примирила Максима с потерей кивера, но оставила нетронутой досаду на то, что пленник оказался не маршалом, а бесполезным адъютантом.

Он покосился на Редана, решая – стоит ли задавать ему вопросы или лучше оставить в покое, обратившись к другим пленным.

Француз с безучастным видом принялся набивать трубку. В глаза Крыжановскому бросился знакомый табачный картуз. Точь-в-точь такой, как был у графа Толстого. «Да нет же – это и есть картуз Толстого. Вон и вышитый бисером вензель: «Ф.Т.» Но как могла попасть к французу вещь, потерянная в цыганском таборе?! – сердце подпрыгнуло в груди. – Неужели щенок участвовал в нападении на цыган?!»