Уже рядом с МУРом советник заприметил старушек у входа в молочный отдел и вышел из машины.

Старушки говорили о пенсиях. Есть слух, что их скоро отменят и заменят на пластиковые карты с микрочипом. Ходить в сберкассы или встречать дома почтальонов не будет нужно. Пятнадцатое число – бац! – и пенсия на карте. Прямо из Пенсионного фонда. А в магазинах будут стоять аппараты, в которые нужно будет совать карту на выходе. Бац! – и не нужно считать мелочь. Машина посчитает сама.

– Я вам не помешаю? – вежливо встрял в разговор Кряжин.

– Мешай. А чего надо? – не замедлила с ответом та, что побойчее, в шалевом платке.

– Насчет одного человека. Вы сегодня на улице никого подозрительного не заметили? Полураздетого мужчину, например?

– Ты, видать, с Думы, так что скажи, мил человек, будут карты или карт не будет? – окинув взглядом чужака, загадала одна из старух.

Кряжин потер ладонью холодную щеку.

– Вы зря насчет карт. Карт не будет. Правительство предполагает, что пенсионеры могут терять карты. Раз так, то кто-то сможет воспользоваться ими и оставить стариков без средств. Будут чипы.

– Чего? – спросила старушка.

– Сегодня утром первые такие чипы разносили. Мужчина такой из себя порядочный... в майке, брюках черных.

– Господи боже. В майке белой? В одних штанах и ботинках? – ужаснулась одна. – Стою у окна в начале седьмого, смотрю – бежит. Обнял себя, горемыка, ох!.. Думала, бандит с Петровки сбежал. А он, вишь, при деле...

– Точно, – сказал Кряжин. – А куда он побежал? А то у него пенсий на весь ваш район.

– Туда! – решительно махнув в сторону увеличения номеров домов, крикнула бабка. – Туда он сердешный и побег. Что ж вы так не по-человечески? А джип-то этот как выглядит?

Кряжин покусал губу. Следовало предполагать, что Олюнин побежит не к Госдуме, и теперь выходило, что он уже наверняка вышел за пределы Центрального округа.

– Где джип-то старики носить будут?! – не слыша ответа, заволновалась бабка.

– В ягодице! – ответил Кряжин. – В правой! Набрал товара, подошел к стойке, чиркнул задницей по процессору – и иди домой.

Рухнув на сиденье, он качнул машину почти до асфальта.

– Объяви розыск, сориентируй ППС, – задумчиво сказал он Сидельникову. – Дай ориентировку участковым округа. Олюнин заставил Шустина кататься по друзьям, и они ни разу не заезжали в Центральный округ. Значит, у Олюнина нет здесь знакомых, у которых он мог бы найти кров и пищу. Но в связи с наступлением светлого времени суток и невозможностью передвигаться в том виде, в коем он покинул МУР, на улицу он не выйдет.

Договаривать Кряжин не стал. Уже было ясно, что Миша-Федул засел до темноты либо в подвале, либо на чердаке. Но советника беспокоило еще одно обстоятельство, о чем он тут же заявил. Характер Олюнина позволяет судить о нем как о человеке предприимчивом и решительно настроенном. Ему ничего не стоит в этой ситуации войти в подъезд и попросить одежду у случайного жильца.

– Понятно, как он будет просить, – саркастически заметил Сидельников.

Ситуация осложнялась тем, что Олюнин уже занял место в списке подозреваемых Кряжина. И не стоило гадать, что сделает Олюнин уже сегодня вечером, когда ему срочно понадобится выйти из укрытия и найти одежду и деньги.

Голова артиста Забалуева до сих пор под наблюдением нейрохирургов – и это минимум, на что способен Миша-Федул. Максимум при таких расчетах, если версия Кряжина о причастности Олюнина к шести убийствам верна, не просчитывался. Могло произойти самое страшное.

– Дай задание своим людям. Пусть наладят «людей»[12]по притонам.

– А мы куда? – спросил Шустин.

– И мы туда.

Прилегающие к центру кварталы чистили так, словно искали радиста с передатчиком.

16.00. Подвал № 2 дома № 110 по Варсонофьевскому переулку.

Подвал закрыт на замок. Хрясть! Подвал больше не закрывается на замок.

«Это мы удачно зашли! Документы, господа!»

«Как же вы здесь оказались, господа вьетнамцы, ведь Ханой по меньшей мере в полутора десятках тысяч километров от Варсонофьевского переулка?»

«Наса сьет. Костюма, рубаска. Рис есть, вода есть. Зацем Ханой? Долго сли».

17.18. Чердак подъезда № 4 дома № 7/3 по Леонтьевскому переулку.

Люк распахнут. Паутина, голубиный помет, хруст дренажа под ногами.

«Личико покажи, пьянь».

«А-а, мусора...»

Это не Олюнин. Это Витя Каракалов, он здесь живет уже семь лет. Иногда сдает оперуполномоченному РОВД Устенко подвальных воров.

«Ты, Каракалов, зайди к Устенко, а то он тебя уже обыскался».

«А пошел он!..»

Иногда Витя бывает просто невыносим.

19.53. Вход на чердак подъезда № 1 дома № 17 по Страстному бульвару.

«Скажите, бабушка, не замечали ли вы здесь кого чужого?»

«Не, давно живем».

Хруст дренажа под ногами.

«Мать честная!.. Байкалов! Мне срочно подкрепление на Страстной!..»

«Как же так, бабуля?! Вы же сказали, что никого не видели! А там двенадцать рож немытых спят!» – «Да какие же они чужие? Наши, русские...»

В этот подвал Кряжин входил осторожно, чтобы не ступить в темноте в болото, расстилающееся под ногами. Оно начиналось с последней ступеньки, и всюду, где доставал луч фонаря, блестела вода. Посреди этого, четко очерченного стенами, болота была проложена гать – кирпичи, с уложенными поверх них досками. Хозяева в таком подвале скарб и продукты хранить не будут – факт. Значит, это самый настоящий «живой уголок».

Заметив в темноте шевеление, Сидельников отодвинул Кряжина в сторону и потянул из-за пояса «макаров». Серьезные люди в этой клоаке «стрелковаться» не будут, но среди уличной бродячей ботвы встречаются самые настоящие отморозки, чей мозг отравлен техническим спиртом и тормозной жидкостью. Для таких сунуть «перо» в левое межреберье первому встречному так же легко, как спросить у прохожего, какой сейчас месяц.

– Сидеть, водомуты! – И в полной тишине раздался щелчок снимаемого предохранителя. – Рожи мне показали! Рожи и руки!

Узкий луч его фонаря разрезал стену и стал выискивать в темноте лица.

На подмостках, выступающих из воды на полметра, сидели двое. Тихая пристань для малогабаритных судов, заходящих в эту гавань под покровом темноты. Кряжин вгляделся и различил два лица, светящихся испугом. Мужики лет по тридцать сидели на уложенных заботливой рукой матрацах и ели. На ужин сегодня было подано хлеб, несколько банок с килькой и огромная – таких теперь не найдешь – бутыль с мутной жидкостью. Ее можно было принять за молоко, но молоко на расстоянии трех метров не пахнет. Тем более – так.