– А если после сегодняшней ночи у него проснется к тебе совсем другой интерес?..

– После сегодняшней ночи у него ко мне может проснуться только похоть. А я этого не хочу. Хватит с меня Даника с Рафиком. А без Нолика мы уж как-нибудь обойдемся. Что же, я так и буду всю жизнь, как перекати-поле, мотаться от одного к другому?

– А если он попробует использовать свое служебное положение?

– Значит, придется увольняться. Ну и ладно. Все равно у меня в отделе отношения не сложились. В общем, поживу пока у тебя, а на работу в понедельник пошлю факсом заявление на пару недель за свой счет. А там посмотрим.

– Ох, Сонька, допрыгаешься ты…

– Да я уже допрыгалась. Куда же больше? И знаешь, что самое обидное? Ведь откажись я от этого дурацкого кофе, который, между прочим, так и не выпила, и все могло бы повернуться иначе. Закон диалектики: ты убегаешь – тебя догоняют, ты преследуешь – от тебя улепетывают со всех ног. Был у меня один крохотный шанс, но и тот я умудрилась повернуть против себя.

Гусева разбудили разоравшиеся во дворе вороны. Он еще полежал немного, пытаясь удержать ощущение счастья, то ли приснившегося, то ли случившегося наяву. Но мерзкие птицы не унимались, и он, окончательно пробуждаясь, вдруг вспомнил, что не один слушает этот невыносимый концерт, и с зарождающейся на губах улыбкой открыл глаза.

Кровать рядом была пуста. Он тронул ладонью измятую простыню, хранившую тайны минувшей ночи, и зачем-то понюхал пальцы.

Почему она ушла? Наверное, все случилось слишком быстро. Для нее. Не для него, он-то давно идет этой дорогой. Просто Соня пока не знает. Значит, нужно объясниться. Все просто.

Он принял душ, вылил из чашек вчерашний кофе, к которому так никто и не притронулся, и сварил свежий. Вообще-то суббота всегда была для него рабочим днем, но сегодня без этого можно обойтись. Сегодня перед ним стоит другая задача. Совсем другая.

Он подождал до одиннадцати, сочтя это время удобным, чтобы потревожить людей субботним утром, и позвонил в соседнюю квартиру. Сначала в звонок, рядом с которым значилось «С. Образцова», потом, не дождавшись ответа, в чей-то другой.

Дверь открыл Игорь.

– Здравствуйте, – сказал Гусев. – Я ваш новый сосед. Извините за беспокойство. Собственно, мне нужна Соня.

– А она уехала. На совещание в Петушки. Вчера рано утром. И по-моему, еще не возвращалась.

– Да нет, оттуда она уже вернулась. Еще вчера.

– Тогда я вам сейчас позову нашу справочную службу. Если кому-то что и известно, так это ей. Да вы проходите…

Гусев шагнул в едва освещенную прихожую, как будто в середину минувшего столетия. Вот как еще живут люди. Да так ли еще живут! А из темных глубин коммуналки к ним уже спешила вездесущая Фросечка:

– Соню разыскиваете? Не было ее. Я нынче рано поднялась. Наверняка бы услышала.

– А вы, случайно, не знаете, где она может быть?

– Она мне, конечно, не докладывается. Но из родни у ней мать с отчимом в Кузьминках прописаны, и тетка родная имеется. Мартой зовут. Где она обретается, про то мне неведомо, но квартира отдельная. И Соня у ней часто ночует, бывает, что и живет подолгу.

– А телефонов их вы не знаете?

– Ни адреса, ни телефонов, – на всякий случай слукавила Фросечка. – А ежели что передать надо, вы скажите, я передам, как появится.

– Да у мента она ушастого, – нарисовался из коридорного сумрака заспанный Васятка в красных сатиновых трусах, спроворенных запасливой Валентиной. На тощей цыплячьей груди раскинул голубые крылья двуглавый орел. – А может, еще у кого. У ней не заржавеет.

– Бессовестный ты, Василий! – ахнула Фросечка. – Соня – девушка порядочная.

– Порядочная, – согласился Васятка. – Только на передок больно слабая.

– А ты-то откуда знаешь?!

– Знаю, когда говорю, – многозначительно подмигнул тот. Но, наткнувшись на мрачный взгляд Арнольда Вячеславовича, подтянул свои красные трусы и скоренько ретировался.

Ловить здесь было больше нечего. Мобильный Соня отключила, так что оставалось только ждать начала рабочей недели.

Однако понедельник принес с собой новые разочарования.

Пока Гусев мучился дилеммой, как лучше объясниться с Соней – явиться к ней в отдел, тем самым полностью исключив возможность поговорить по-человечески, или же пригласить к себе в кабинет и придать разговору заведомо ненужную тональность, – коротышка Тапир получил от своей подчиненной Софьи Образцовой факс, отправленный из ближайшего почтового отделения, с просьбой предоставить ей двухнедельный отпуск за свой счет.

Собственно говоря, это была вовсе не просьба, а констатация факта, поскольку Софья Образцова на работу все равно не явилась. Наглость, прямо сказать, непростительная. Никому другому он бы подобной дерзости не спустил. Но в свете открывшихся обстоятельств многое становилось понятным. И кто же захочет ссориться с фавориткой шефа? Только не он.

«Не возражаю», – размашисто написал Тапир в левом верхнем углу и влепил жирную точку, чуть не прорвав бумагу. Размах свидетельствовал о приступе бессильной ярости, точка символизировала контрольный выстрел в голову. Не в свою, естественно. А что делать? Слух об увольнении секретарши уже прошел. Не становиться же следующей кандидатурой на вылет.

Едва коротышка Тапир утвердился в правильности собственного решения, как позвонил Гусев. Лично. Оно и понятно, ежели старая секретарша уже уволена, а новой еще не обзавелся.

– Доброе утро, – бодро сказал шеф голосом человека, сделавшего наконец свой трудный выбор. – Пригласите ко мне, пожалуйста, Образцову.

– И рад бы, – со скрытым злорадством ответил Тапир, – но не могу. Поскольку буквально за несколько минут до вашего звонка получил факс, которым госпожа Образцова уведомляет меня о своем намерении взять две недели за свой счет. Полагая, что на подобный шаг ее могли толкнуть только чрезвычайные обстоятельства, я счел возможным…

– Спасибо. Я понял, – перебил Гусев.

Что он сделал не так? Неужели действительно поспешил? Хотя ему показалось…

Но все мы склонны видеть то, что хотим увидеть, отрицая очевидное. А в результате получаем все те же два сакраментальных вопроса: «Что делать?» и «Кто виноват?»

Со вторым Арнольду Вячеславовичу все было более или менее ясно. А вот первый обещал либо абсолютный тупик, либо две недели томительного ожидания и мучительную неизвестность.

«Думай, сынок, ты же умный», – говорила когда-то мать.

«Думай, Петька, думай!» – учил легендарный Василий Иванович Чапаев.

И Гусев нашел ту единственную ниточку, потянув за которую, размотал весь клубочек, – Егорыч, Сонин отчим и поручитель, представлявший в суде ее интересы. Где-то в бумагах должен быть адрес его автосалона и даже, кажется, визитная карточка.