В этом месте Алла Ивановна рассмеялась, и Настя рассмеяласьследом за ней, очень уж уместно и, главное, похоже прозвучали излюбленные словаЕлены Станиславовны Муравьевой.

— Так что вы можете мне сказать о Полосухине?

— А, — сигарета в руке Аллы Ивановны описалазамысловатый многоугольник, — тряпка и мямля, вот и все, что можно о немсказать. Он ко мне тоже не ходил, я о нем знаю только со слов Муравьевой, ну,еще Костик иногда кое-что о нем рассказывал. Баба в штанах, вот и весь вашПолосухин. Был тихо влюблен в Аиду Борисовну, и у него даже не хватало ума датьпонять Муравьевой и той второй, Корягиной, чтобы они на него зубки не точили.Каждую свободную минуту пяльцы хватает, если работы нет, так он может за своимвышиванием сутками сидеть.

— Вот мне и стало интересно, как такие разные людиобразовали тесную компанию. У вас нет никаких соображений?

Ярцева пожала округлыми налитыми плечами.

— Ни малейших. Если только…

— Что? — насторожилась Настя.

— Могу предположить, что все они любили заниматьсякритиканством. Но, повторяю, лишь предположить, потому что лично я знала толькодвоих, Муравьеву и Павлову, а все остальное мне известно с их слов. Видите ли,Муравьева критиковала все русское, для нее образцом является Запад и егокультура. Корягина — ярая сталинистка и сторонница жесткой руки, ей нынешнийлиберализм поперек горла стоял. Полосухин считает, что Родина его обидела, потомучто не приняла обратно, не дала жилья и работы.

— А Павлова? Она чем была недовольна?

— Она была всем довольна, но считала себя самой умной,а всех остальных — полными дилетантами. Аида Борисовна говорила, чтообразование обесценилось, что в теперешних вузах учат не так, как раньше, чтоза деньги можно купить любой диплом, поэтому никаким специалистам теперьдоверять нельзя, кругом одни безграмотные мошенники.

Вероятно, Алла Ивановна имела в виду тот разговор наповышенных тонах, свидетелем которого невольно оказалась Тамара. Аида Борисовнасочла, что врач, дипломированный специалист, неправильно назначил ей дозировкупрепарата. Ну разумеется, Аида Борисовна лучше знала, сколько раз в день ейследует принимать лекарство. Насте очень нужно было расспросить о подробностяхтого разговора, но возможность никак не представлялась, сама Алла Ивановна этутему не затрагивала, а ссылаться на Тамару Насте не хотелось. Она даже не моглабы объяснить почему. Не хотелось — и все.

— И вот они как соберутся вместе, так и начинаютнынешнюю жизнь хаять, каждый, конечно, про свое пел, но в целом получался,видимо, вполне стройный хор. Во всяком случае, тусовались они постоянновместе, — продолжала Ярцева.

Настя слушала врача-психотерапевта и думала о том, как самаЯрцева училась в институте. Как при советской власти или так, как не нравилосьАиде Борисовне Павловой? С одной стороны, вроде бы нет оснований сомневаться вее квалификации. Но, с другой стороны, этот ее внешний вид, никак нерасполагающий к душевному контакту с пациентом, особенно с пожилым, и этисловечки: «понты», «тусоваться»… Она, конечно, утверждает, что Еремеевпсихически здоров и наркотиками не балуется, но можно ли полагаться на еепрофессиональную оценку? Что-то Настя засомневалась.

Да, Стасов был прав, основа работы сыщика, хотьгосударственного, хоть частного, — это сбор и обработка информации. Втечение нескольких дней Настя с утра до вечера разговаривала с людьми и изучаладокументы в поисках этой самой информации, записывала все сначала в блокнот,потом — в более систематизированном виде — переносила в свой компьютер, потомужимала до самой сути и составляла отчеты для Стасова, и в конце концов ейстало казаться, что она знает наизусть биографии и характеристики всех, ктоимеет хоть малейшее отношение к клубу «Золотой век». Но толку от этого не былоникакого. Обилие информации породило у нее ощущение болота, в котором онатонула без какой бы то ни было надежды на спасение.

В субботу, б февраля, Настя выспалась от души, подняласьтолько в десятом часу, приняла душ, выпила кофе и решила прогулять Подружку,пока не открылось клубное кафе, где можно было съесть сытный вкусный завтракОна так и не выбралась в магазин, и все мечты о пусть недолговечной, но затотеплой одежде так и остались мечтами, поэтому Настя по-прежнему отчаянномерзла, но мужественно водила старую собаку по аллее от главного дома до реки иобратно, глотая сырой ледяной воздух и едва сдерживая дрожь. Собака никуда неторопилась, тщательно выискивала кустики и деревья, обнюхивала, по каким-тотолько ей одной ведомым причинам отвергала и переходила к дальнейшим поискам,присаживалась, потом передумывала и трусила дальше.

— Подружка, миленькая, давай уже наконец сходим втуалет и пойдем в тепло, — ныла Настя.

Собака поднимала голову, смотрела на нее умными грустнымиглазами и вздыхала, словно хотела сказать: «Организму не прикажешь. Я невиновата, что он не слушается. У нас с ним инстинкт. Я бы и рада тебе помочь,но…»

Из кармана куртки донесся звонок телефона. В трубкепослышался задыхающийся голос Тамары Виноградовой.

— Настя, вы где?

— С собакой гуляю. Что-то случилось?

— Да. Я вас жду в главном доме, в холле. Пожалуйста,приходите.

Настя спрятала телефон и строго посмотрела на Подружку.

— Все, дорогая моя, уговоры закончились. Или ты быстроделаешь свои дела, или в ближайшее время у тебя такой возможности не будет.

Собака понурила голову и немедленно присела. «Надо же, какбудто она все понимает», — с удивлением подумала Настя. Отвести Подружку взверинец? Или взять с собой в главный дом? Настя решила времени не терять и ссобакой на поводке вошла в холл.

— Сиди здесь, только тихо и спокойно, — сказалаона, оставляя Подружку у самой двери.

К ней уже спешила Тамара, бледная, с дрожащими губами.

— Пойдемте, я вам кое-что покажу.

Настя послушно пошла за ней в коридор налево от холла.

— Вот, смотрите.

Настя перевела глаза на пол, куда указывала Тамара, иувидела клочья разорванной материи.

— Что это? — в недоумении спросила она.

В памяти всплыли слова из статьи в «Томилинском экспрессе»:«На крик сбежались домочадцы, попытались утихомирить Ольгу, но она приняласьрвать на себе волосы и одежду…» Неужели опять?

— Это костюм девятнадцатого века для спектакля, которыймы ставили к Новому году. Я сама его шила.

Голос Тамары вибрировал, и непонятно было, то ли она таксильно напугана, то ли ей жалко своего труда.

— Где он был?

— В костюмерной, за музыкальным салоном. Вы там были,помните?

— Помню, — кивнула Настя. — Какие там двери?Я входила через музыкальный салон. А еще вход есть?