– Уйдем, – согласилась тотчас же Зарема.

* * *

Поздно вечером Демин сидел в небольшой комнате крытого шифером крестьянского домика за обшарпанным обеденным столом. Перед ним лежала черная клеенчатая тетрадь и стопка чистой бумаги. Косым мелким почерком Демин исписывал страницу за страницей, продолжая незаконченную повесть. В новой главе он хотел рассказать о том, как воздушный стрелок Фатьма Амиранова, получив разрешение от командира, поехала осматривать немецкий город, как брела она по совершенно пустынной улице, как навстречу ей из одного парадного выскочил немец в плаще и темных очках. Воровато оглядевшись, немец коротким быстрым движением выхватил из-за пазухи парабеллум, не целясь, навскидку, выстрелил.

Пуля пронзительно свистнула над головой девушки, оставив след на цоколе углового дома. Фатьма прыжком (Демин написал: «как дикая кошка») отскочила за угол, выхватила из кобуры пистолет. «Он не ушел, он меня караулит, – сообразила она и, осененная неожиданным решением, сняла пилотку, осторожно стала высовывать ее из-за угла. Это был старый снайперский прием, и немец на него клюнул. Сухо треснул новый выстрел. – Стреляет метко, а в пехоте, видимо, не воевал, – хладнокровно отметила Фатьма, – сейчас я его проучу». Она притворно вскрикнула. Несколько минут длилось молчание, а потом в переулке послышались шаги, медленные, крадущиеся.

Фатьма стремительным броском вышла из своего укрытия и одну за другой послала в немца четыре пули.

Немец застыл, не сделав очередного шага, а потом рухнул навзничь. Когда она подбежала, синие глаза немца стыли, плащ был распахнут, и Фатьма увидела под ним военный френч с нашивками люфтваффе. Три Железных креста – очевидно, немало гадостей наделал в свое время этот гитлеровец нашим летчикам, если сумел избежать плена, очутиться в этом городе и так дерзко напасть на нее.

Фатьма опустилась на одно колено, пристально вгляделась в красивое волевое голубоглазое лицо фашистского летчика. В застывших глазах осталось злое страдание побежденного. Ветер шевелил белокурые волосы, так же как на живом. Из нагрудного кармана вытащила Фатьма офицерское удостоверение, по складам переводя с немецкого на русский, прочла: майор фон Келлер, командир эскадрильи «Гремучая змея».

– Барон Отто Келлер! – воскликнула она потрясено. В тихом переулке загрохотали сапоги бегущих людей Она на всякий случай подняла пистолет, но тотчас же опустила руку. Это на выстрелы спешил комендантский патруль. Молоденький лейтенант в франтоватой, по росту пригнанной шинели, быстро спросил:

– В чем дело, товарищ старшина? Кто стрелял? Как вы очутились в городе? Из какой вы части?

Фатьма облегченно вздохнула, медленно спрятала в кобуру пистолет.

– Это барон Отто Киллер, – сказала она бесцветным от усталости голосом. – Один из лучших пилотов группы «Удет». Он сбил несколько наших самолетов. И, как знать, вполне возможно, что Отто Келлер, фашистский ас, убийца моего мужа.

– Какого? – невпопад спросил лейтенант.

– Капитана Сергея Муратова, – тихо ответила Фатьма и посмотрела на патрульного сухими незаплаканными глазами, словно удивляясь тому, откуда здесь взяться мог такой молоденький, такой свеженький и гладко выбритый лейтенант. – Понимаешь, – тихо прибавила девушка – если он в воздухе зажег над целью самолет самого Сергея, то я его здесь, на земле, четырьмя пулями. Выходит в мире есть какая-то справедливость. Только зачем же все это, если Сергея не воскресишь. Понимаешь?

– Ничего не понимаю, – развел руками молоденький лейтенант.

– И не поймешь, – горько вздохнула Фатьма.

…Демин поставил точку и от слова до слова медленно и долго читал все написанное. Прочел и вздохнул. Фразы показались ему сухими твердыми палками, сквозь которые, как сквозь голый обгорелый бурелом, приходилось пробираться к опушке, освещенной солнцем. Он подумал, как бы легко и просто написал такую главу Леня Пчелинцев. Подумал и горько вздохнул.

– Нет, никогда я не стану настоящим писателем.

А впрочем, в этом ли дело. Я дал слово фронтовому другу закончить им начатое. А это уже как клятва, – назад поворота нет!

* * *

Ночью он разбудил Зарему. Белая в отсветах луны, она удивленно раскрыла глаза, узнав Демина, счастливо улыбнулась.

– Ой, Коля, зачем ты, я так разоспалась, – укоризненно сказала она и ладонью протерла заспанное лицо.

У Демина сухо блестели глаза.

– Мне Ленька приснился. Вот сейчас. Только что.

– Ну и что же? – флегматично отозвалась Зарема. – Мне он тоже часто снится.

Демин сильно сжал ее руку, прерывающимся голосом заговорил, волнуясь и сбиваясь:

– Послушай, Зарема, Леня Пчелинцев был редкостным парнем. Чистым, доверчивым, мужественным. Словом, что хочешь. И меня всегда удивляет, почему ты полюбила не его, а меня. Неужели ты не замечала, как он к тебе относился? Ведь все эти декламации, песенки, забавные истории, какие он рассказывал на самолетной стоянке, – все это было адресовано тебе, и одной лишь тебе!

– Почему не замечала? Все замечала, – сонно ответила Зарема.

Демин сильнее сжал ее руку, так что она даже вскрикнула:

– Уй, что делаешь! Синяк оставишь. «Папаша» Заморин заметит и будет думать, что ты у меня как Отелло. Он все как сквозь землю видит, наш «папаша» Заморин.

Демин послушно разжал свои пальцы. Зарема поднесла белую руку к глазам, удовлетворенно заметила:

– Нет, кажется, синяков не будет.

– Значит, ты все знала? – продолжал допытываться Демин.

– Натурально, – подтвердила она.

Демин задумался, наклонил голову, спросил не сразу, трудно отрывая слово от слова:

– Почему же ты не смогла полюбить Леню Пчелинцева? – Он думал, что Зарема растеряется от этого неожиданного вопроса, задумается или промолчит совсем. Но она поступила по-иному. Ее белая рука протянулась к Демину, взлохматила ему волосы.

– Потому что любила все время одного тебя дурачок, – ответила она кратко, и ему стало легко от этой простои неопровержимой логики.

– А за что?

– Наверное, за то, что ты такой.

– Но он же был лучше меня, – упрямо возразил Демин. – Умнее, светлее душой, добрее.

– Не знаю – тихо прошептала Зарема и закрыла глаза. – Я любила одного тебя и задолго до прихода в наш экипаж бедного Лени Пчелинцева. Только ты ничего не замечал. Никогда не замечал, глупый мальчишка.

Вал наступления катился на запад, стремительный и неумолимый, как салю возмездие. Кто видел своими глазами фронтовые дороги сорок пятого победного года, тот навсегда сохранит в своей памяти величественный энтузиазм наступления. И главное было вовсе не в том, что шли по этим дорогам, высекая гусеницами искры из твердого серого асфальта, новенькие мощнейшие танки и самоходки. И не в том, что зеленые остроносые ЯКи и широколобые «Лавочкины» стаями гонялись теперь за четверкой или шестеркой «фокке-вульфов» или «мессершмиттов», управляемых вконец растерявшимися фашистскими летчиками. И не в том, что в руках у пехотинцев были теперь в огромном количестве пулеметы и автоматы, а залпы «катюш» стали еще более грозными.