Кейт посмотрела на мужа.

– Уж лучше заботиться о Софи, чем сражаться с Зоей.

– Вопрос так не стоит – «или-или», – парировал Джек. – Может, все дело в твоей уверенности? Я знаю, ты можешь победить Зою. Тебя останавливает только одно: страх проигрыша.

– Нет, я боюсь, что смогу выиграть, – с неожиданной резкостью возразила Кейт. – У нее же ничего нет, кроме побед. Просто не представляю, что она может сделать с собой, если мы оставим ее ни с чем. Я в ужасе от того, что она может сделать с нами.

По глазам Джека Кейт поняла, что он тоже боится, только не умеет облечь в слова этот страх. Мыслить стратегически он не умел – вот в чем беда. Из-за его открытости и простоты их жизнь стала такой сложной. Кейт умела справляться с последствиями, а он – нет. Разве он виноват в этом? У каждого свой ареал обитания, ограниченный не экологией, а возрастом. Джек идеально приспособился к своим девятнадцати, а Кейт куда лучше чувствовала себя в тридцать два.

Она бережно поцеловала мужа в щеку, и оба задумались о том, что Кейт наконец произнесла вслух. Оба пытались выразить ее последнюю фразу другими словами в надежде, что на душе станет легче.

– Она больше не сумеет причинить нам боль, – сказал Джек. – Это случилось почти десять лет назад. Теперь мы старше и мудрее.

– Она тоже.

– Но что она может нам сделать, если мы доверяем друг другу и не позволим ей встать между нами?

Вопрос повис в воздухе.

Кейт смотрела в окно, на темные дворики, темные таун-хаусы, с каждой минутой становящиеся все темнее под громкий стук дождя. У нее могло быть столько разных жизней…

Впервые отец повез ее на велосипедные гонки, когда ей исполнилось шесть лет. Это было нечто такое, чем они могли заняться вдвоем за пределами дома. Отец увидел объявление в местной газете. С таким же успехом ему на глаза могли попасть дзюдо или бадминтон.

Мама и папа за завтраком в тот день поссорились. Кейт ела яичницу. Про ссору она не слишком думала. Мама ворчала уже давно: новая работа выводила ее из себя. Она ходила из дома в дом и предлагала услуги компании, оптом торгующей тканями. Иногда уезжала в другой город, а дважды в месяц ей приходилось ночевать вне дома.

В тот день мама выхватила из-под носа у Кейт тарелку с недоеденной яичницей и швырнула на пол возле раковины. Тарелка разбилась. Папа сказал:

– Мы вернемся поздно. После соревнований пообедаем в пабе.

Он сжал руку дочери. Она сразу стала мечтать о «завтраке пахаря» – толстом куске черного хлеба и кусочке масла в золотой обертке. С сыром, приправой чатни, маринованными луковками – странными и прозрачными, с которых можно снимать слой за слоем. Папа купит себе пинту мягкого эля, а ей – диетическую колу.

– Почему тебе обязательно надо выставить себя добреньким? – сказала мама, и Кейт заметила черные круги у нее под глазами.

– Ну и шуточки у тебя, – отмахнулся папа.

И тут они начали ругаться, а Кейт заткнула пальцами уши.

Иногда по ночам она мечтала о том, чтобы найти клад – несколько сотен фунтов. Она бы выкопала эти деньги в саду, вбежала в дом и отдала деньги маме, чтобы ей не надо было все время работать.

Кейт с папой поехали на велосипедные гонки на «ровере-3500». Старая машина цвета темного яичного желтка поскрипывала и тарахтела. Но она была симпатичной, большой и прочной. Внутри умещался твой собственный мир, безопасный и нерушимый. Папа в виде исключения разрешил Кейт сесть на переднее сиденье. Мама возражала, но он захлопнул дверцу, не дав ей договорить.

– Когда ты собираешься вер…

Хлоп. И тишина – потому что дверцы были большими и тяжелыми. В машине царил запах виниловых сидений. И запах папы.

Папа защелкнул пряжку ремня безопасности Кейт и выехал на дорогу. Кейт смотрела в окошко и видела маму, у которой беззвучно шевелились губы.

– Что говорит мама?

– Не знаю.

– Может быть, вернемся и спросим?

Папа вздохнул, сжал руку дочери и включил радио. Днем раньше взорвался космический челнок «Челленджер». Он развалился на части сразу же после запуска. По радио об этом до сих пор говорили. Только что челнок был белым и чистым, как молочный зуб, – яркий силуэт в прозрачно-голубой атмосфере. И вдруг голубое небо наполнилось белыми осколками, голубой и белый цвета смешались. Кейт ужасно расстроилась, потому что одна из астронавтов была чьей-то мамой. По радио сообщали, что «Челленджер» на полной скорости пошел вверх, а потом развалился. Но Кейт не желала слушать. Заткнув уши пальцами, она что-то напевала себе под нос…

Когда они приехали, папа достал из багажника велосипед и донес до старта. Там собралось довольно много детей, и Кейт испугалась. Многие девочки были гораздо старше; у многих велосипеды с гоночным «горбатым» рулем и тонкими шинами. А на ее велике только наклейки Скуби-Ду. Она спряталась за ногами папы и простояла так до самого начала соревнований.

Трек был травяным; трасса отмечена деревянными палками, а между ними натянута оранжевая веревка. Кейт оказалась намного быстрее почти всех остальных. Она так сильно вырвалась вперед, что даже испугалась: а вдруг это неправильно? Вдруг кто-нибудь сейчас на нее закричит? Только еще одна девочка оказалась такой же быстрой. Какое-то время они ехали рядом. Кейт повернула голову и улыбнулась, но девочка улыбаться в ответ не стала. Кейт могла бы ехать быстрее, но ей казалось, что она поступит грубо, невежливо, если бросит девочку, поэтому она осталась с ней рядом. Когда они вернулись к линии старта, завершив первый круг, папа улыбался. Он поднял вверх два больших пальца. Отец девочки тоже стоял там.

– Давай, давай! Ты можешь ее обогнать! – кричал он.

Девочка попыталась ехать быстрее. Лицо у нее покраснело. Кейт сбавила скорость, чтобы девочка могла передохнуть. Они снова вернулись к линии старта. Папа Кейт ликовал. Отец девочки закричал:

– НУ ДАВАЙ! Ты можешь быстрее!

Он так злился, что Кейт испугалась за девочку и на последнем круге поехала еще медленнее. Но девочка явно устала. Она задела деревянную стойку рулем и покатилась кубарем по траве.

Кейт остановила свой велосипед и спрыгнула. Холодными пальцами, вдыхая земляной запах мокрой травы, она подняла велосипед девочки.

– Быстро! – сказала она.

Кейт переживала из-за отца этой девочки. Девочка посмотрела на Кейт. Она была очень маленькой. Лицо и спортивный костюм испачканы грязью. Казалось, она вот-вот расплачется.

– Не надо, – прошептала Кейт.

Она придержала велосипед, девочка села на него и укатила. Остальные тоже проехали мимо, когда Кейт садилась на свой велик. Финишную линию Кейт, вся в слезах, пересекла последней.

– Черт возьми, это несправедливо, – огорчился папа.

– Да, да, да, – всхлипывала Кейт: это очень несправедливо – то, что та девочка так боится своего отца. Она не могла бы объяснить, почему ей грустно от того, что у нее жизнь легкая, почему ей страшно из-за того, что она такая счастливая.