адеквате? Тебе нужны перевязки, нужно побыть под наблюдением еще хотя бы пару недель!

— Я буду под наблюдением, обо всем уже договорился с врачом. Тебе клятвенно пообещать?

— Сын, ситуация, по-прежнему, небезопасная. Ты не сможешь за себя постоять в таком состоянии, случись что-либо.

— Так ты меня прячешь? И сколько еще собираешься? Хватит уже, я не просил решать мои проблемы! И охранника своего от дверей убери. И того, который в больничном дворе пасется, тоже. Детский сад, ей Богу! Ты думаешь этот наркоман придет меня в больницу убивать?

— Этот наркоман понял, что у него один исход, кто бы его не нашел: мы, Джамал или менты, ему крышка. А все его проблемы из-за того, что не добили вас тогда. Кто знает, что у него на уме? Тем более, пока он залег на дно, ты мог бы за это время привести в порядок здоровье.

Ага, залег… Утром Ловцову удалось засечь разговор какого-то упыря, с его телкой. Просил ее сменить телефонный аппарат и номер. Снять неприметную квартиру на окраине и дать о себе знать. Но отцу я этого не говорю. Просто беру сумку и отправляюсь на выход.

— Пап, если хочешь помочь, я не отказываюсь. Вот только нянчить меня не нужно.

— Твою мать! Тебе по голове настучать не мешало бы хорошенько, баран упертый!

— Это нужно было делать, когда я был подростком. Но тогда тебе некогда было, а теперь поздно меня воспитывать. Что уж получилось…

Закрываю за собой дверь и ухожу под молчаливым наблюдением охранника, расположившегося у моей палаты.

— Подожди, подвезу! — догоняет психованный отец во дворе больницы. Вижу, как играют желваки, какое злое у него сейчас выражение лица, поэтому не решаюсь отказаться, это было бы слишком. Отпускаю таксиста, предварительно оплатив отмененный вызов, и сажусь в машину. Водитель трогается с места.

— Домой? — обращается отец с переднего пассажирского сидения.

— Да, — вдыхаю полной грудью.

Свобода! Как же гадко я себя чувствовал в этой клетке. Тут же на ум приходит Лиза. Ее претензии, когда она сидела у меня под замком, не казались мне ничем иным, как попыткой вернуть себе право на передвижение. Я тогда и приблизительно не понимал, что она чувствует и насколько это ломает. Идиот.

Стоило только вспомнить, и зубы сводит от злости, что не могу просто поехать к ней, просто увидеться. Как же я за ней соскучился. Человек, которого по моей просьбе нанял Ловцов присматривать за ней, сообщает, что она стала реже появляться на работе в последнее время. Хочется верить, что ничего серьезного с ней не происходит, на расстоянии ведь в голову не заглянешь. Держись, моя девочка, надеюсь, потом ты меня простишь.

— Матери пока не говори, что я выписался, — говорю отцу, выходя из машины возле дома.

— Не хочешь, чтобы приезжала?

— Мне хватило причитаний в палате реанимации. За умершими так не плачут, устроила, блин, спектакль.

***

— Что мы имеем на сегодняшний день?

Мы с Баширом с Гришей расположились у меня дома на террасе. Ребята за несколько недель устали биться, как рыба об лед. Столько работы проделано, столько зацепок нарыли, несколько раз ездили по адресам, но пока ничего не срастается. А я в это время лежал в коматозе, пока не понял, что мне подсовывают что-то, замедляющее реакцию. И сейчас, придя в себя, готов землю рыть, снова и снова.

Башир подкуривает, подтягивает к себе пепельницу и, безрадостно подытоживает:

— По всем адресам, по которым Ваня может появиться расставлены люди, пока никакого движения там не наблюдается. Машину, на которой они приехали в клуб, не нашли. Уверен, она уже разобрана где-то по запчастям. Его машину, на следующий день после перестрелки, нашли скинутой в кювет за тридцать километров от города. Проверка всех машин, которые засветились на камерах в течение пары часов после, ничего не дала. Только одну машину, мелькнувшую там в это время, не удалось отыскать. По документам ее владелец умер за два месяца до этих событий — синяя Тойота Рав 4. Жена хозяина уверяет, что он продал ее задолго до этого. Отдал вместе с договором купли-продажи, но на учет в ГИБДД ее так и не поставили. Автомобиль исчез на подъезде к Коломне. Предполагаем, что, бросив свою машину, он уехал на нем. Прочесали все населенные пункты в этих местах, его не нашли.

— Мог запутать следы. И с каким-то частником вернуться в город или уехать дальше, — рассуждает Ловцов.

— Тогда и сейчас может быть постановка. Они же понимают, что у нас есть возможность их прослушать. Может, звонок к телке — отвлекающий маневр? Возможно, если ничего не сработало, нужно сменить тактику… — говорю я, и в моей голове мелькает совершенно крамольная мысль.

Башир тушит сигарету.

— Что ты имеешь ввиду?

— Нужно, чтобы не мы его искали, а он нас.

— Хм, и как мы его к этому подтолкнем? — интересуется Гриша.

— Нужно пустить слух, что мы за его голову даем хорошую сумму, тридцать лямов, к примеру. Пусть все выйдет в такую плоскость, чтобы его каждая собака хотела найти и сдать. Чтобы он и тени своей стал бояться. Самим же начать появляться в людных местах, вместе. Делать вид, что у нас все в шоколаде, что он прячется, как мышь в норе, а мы в это время прожигаем жизнь. Менты, Джамал, мы и еще каждый, кому он сверкнет рожей, отныне его потенциальные убийцы. Его даже его дилеры или курьеры захотят сдать, а долго без дозы он не протянет. Уверен, он появится ровно тогда, когда будет загнан в угол.

— Согласен, — чеканит Башир. И я впервые с того дня, как он зашел ко мне в палату, улавливаю в его глазах живой огонь — Гриш, в сеть пустишь инфу?

— Разумеется.

— И в бумажном формате тоже большим тиражом распространить нужно. Пусть его рожа на каждом столбе красуется, в городе и за его пределами.

***

— Макс, ты прямо кислый, смотреть больно, — улыбается Гриня.

Мы всего полчаса находимся в клубе, а мне уже хочется домой, в тишину. Я, в отличие от них, не пью. Музыка кажется громкой, световые эффекты раздражают глаза, место, где практически затянулась рана, ноет от долгого напряжения. За весь день не прилег.

Башир пригласил одну из своих бывших с подружкой. Так нужно было для картинки, но девушка на радостях решила, что Джамбаев одумался. Барышни гуляют по полной, заказали столько жратвы и напитков, ощущение, что собрались кутить до утра.

— А почему ты без девушки? — спрашивает меня через стол подружка, поглаживая Ловцова