С этой минуты я постоянно, всей своей расшатанной нервной системой, чувствовал присутствие чужака. Мы двигались плотной кучкой, боясь растягиваться. «Капитан, вы не будете возражать, если я пристрелю этого поганца?» – хмуро спросил Куницын. Я не возражал. Не сказать, что Уголовный кодекс приветствует ликвидацию того, кто покушается на вашу жизнь, но в некоторых случаях снисходительно допускает. Случай был чертовски подходящий. Теперь Куницын почти постоянно держал карабин на уровне глаз, ловя в прицел ломаный гребень. «Пристрели эту тварь», – умоляли девицы...

Темнота сгущалась, поиски места для ночлега становились актуальнее охоты. Мы втягивались в лесисто-скалистую местность. Трижды по согласованию с Куницыным я отставал, занимал позицию, а он уводил людей по оговоренному маршруту. Но зверь не лез в капкан – дураком он не был. А я не мог избавиться от мысли, что над нами потешаются. Скрипя зубами, догонял отряд, за поворотом снова занимал позицию. Снова догонял, понимая, что маюсь дурью. Первая же пещера, имеющая выгодную оборонительную позицию, была обследована и оккупирована. Арочный свод высотой полтора метра, сужающееся пространство, пропитанное сыростью и характерным запашком. Вход мы завалили камнями, оставив узкий проход, натянули тонкую веревку в десяти сантиметрах от земли – не заметную с улицы. Недалеко от входа развели костер, оборудовав дополнительный простенок – чтобы дежурный «хранитель огня» не сделался жертвой нападения. Возражающих против распорядка не нашлось. Время – половина одиннадцатого. Первым дежурю я, через два с половиной часа заступает Куницын, за ним одновременно – Мурзин с Головановым; дежурным не спать, от костра не отлучаться, всячески стараться выжить, а также сделать все, чтобы для спящих настало утро.

Измученные люди уволоклись в муть, а я остался, подбросил в костер сухих веток и быстро вспомнил, что такое одиночество...

Эта ночь тянулась, как укуренная черепаха. Я неудержимо засыпал. Проснулся от того, что кто-то громко всхрапнул. Подпрыгнул, прислушался. За пределами пещеры посвистывал ветер, шуршали кусты, опоясывающие каменистую площадку у входа. Без четверти одиннадцать. Минуту я сидел неподвижно, и сознание снова стало пятиться. Предстояла непростая ночка. Ухитрись я поспать хотя бы полчаса, таких мук не было бы. Я должен был выйти на свежий воздух, совершить пробежку вокруг пещеры, сделать несколько упражнений... Но было страшно. Ей-богу, не мог я себя заставить выйти наружу.

Поняв, что сила воли – сегодня не мое качество, я начал бродить по пещере. Распечатал пачку «Примы», выкурил несколько сигарет. Вонючий табак продрал горло, стало легче. Распечатал пачку крекеров, сунул в рот сухую пластинку, захрустел. Отвоевал у ночи еще минут пятнадцать. Усталость тянула к земле, и сил бороться с соблазном прилечь уже не было. Ноги подкосились, я рухнул на колени, заворошил веткой в затухающем костре. Раздул, подбросил дров. Налетели видения, из ниоткуда возникла Эмма с чемоданом... В эти чертовы глаза надо вставить спички! Я затряс головой, подпрыгнул. Вооружившись фонарем, пробрался в дальний угол пещеры, завершающийся «мертвым концом», как выражаются англичане. Осветил спящих. Куницын, как и положено одинокому волку, расположился в стороне от всех. К путешествию этот парень подготовился основательно: спальный мешок, расстегнутый до пупа – чтобы удобнее обнимать карабин, скрученная накидка под голову. Лямка рюкзака пропущена под рукой – не забраться без ведома обладателя. Он размеренно сопел, глаза казались приоткрытыми. Остальные спали вповалку. Разногласия остались в прошлом – темное время сближает людей: Мурзин обнимал свою златовласку, она уткнулась ему в плечо и сладко похрапывала. Рита забралась под бочок Голованову – Валентин разметался, вздрагивал, что-то бессвязно бормотал. Я постоял над спящими, спохватился, вернулся к костру, который начал затухать...

Мудрое решение все же было принято. Я ссыпал в кружку полпачки чая, залил водой, поставил на угольки и через пару минут обжигался горячим напитком, который и позволил протянуть оставшиеся два часа...

Ровно в час я разбудил Куницына, который спросонок схватился за ружье и чуть не начал палить во все стороны.

– Прошу на пост, милостивый государь, – злорадно сказал я.

– А радости-то сколько в голосе... – скрипнул Куницын и потащился тянуть лямку охранника.

Перед тем как лечь, я отметил, что в положении спящих нет уже той детской трогательности, что раньше. Мурзин отвернулся и обнимал уже не Стеллу, а камень. Голованов откатился, пускал пузыри. Рита, видать, пыталась его найти, шарила по холодному полу, но не нашла и не проснулась. Между женщинами имелся метр свободного пространства, который я поспешил заполнить. Приземление постороннего не осталось незамеченным. Стелла повернулась, положила на меня руку, вторая соседка – ногу. И обе стали как-то ближе (не духовно, а пространственно). Я успел еще подумать, что это не совсем хорошо. Парням, которые проснутся через два с половиной часа, эти открытия могут прийтись не по душе (врагами мы еще не стали, но станем непременно), но сил хватило лишь нащупать рукоятку «макарова». Затрещал костер у входа – Куницын наваливал в него дрова, как в паровозную топку, и под этот треск я уснул...

Понятия не имею, что надоумило меня проснуться раньше времени. Я открыл глаза. Если жив, не так уж плохо. Отчего же беспокойство? Пистолет на месте. Я извлек его из кармана, вынул обойму, пересчитал патроны. Начал выпутываться из обнявших меня женских конечностей. Конечности цеплялись, но я проявлял упорство. Сорок пять минут шестого, скоро закончится смена Мурзина с Головановым и будет сыгран общий подъем. Но в пещере было тихо, бдящие мужики ничем себя не выдавали. С улицы поступал размытый свет, истребительно воняло – горелым деревом и потной одеждой. Храпел Куницын, обняв своего «Беркута». Простуженно сопела Рита, уткнувшись в меня коленками. Вторая дама грела левый бок. Когда я приподнялся, что-то пробормотала, стащила с меня накидку и укрылась с головой.

Беспокойство нарастало. Обнажив ствол, я добрался до входа, обошел потухший костер, прошел мимо бдительно спящего Мурзина, который даже не пошевелился, выглянул на улицу. Бить меня дубиной по голове оказалось некому. Я набрался смелости и вылез из пещеры.

Погода не баловала сюрпризами. Дул пронизывающий ветер, вороша облетающие кусты. Тучи спотыкались друг о дружку, затягивали небо многоэтажной хмарью. Дождя пока не было, но день только начинался. Я постоял на площадке (очень удобной для парковки машин), спустил флажок предохранителя, подобрался к кустам. Скользнул взглядом по вороху листвы, ломаным сучьям... Никого здесь не было. Но кто-то здесь, однако, был...

– Голованов? – спросил я.

Хлестнул ветер, чуть не сбросив меня в кусты. Я начал «утренний обход». Спустился с камня, раздвинул ветки, осмотрелся. Отправился по дуге, огибая каменистую площадку, ухитряясь смотреть вокруг и контролировать глазницу пещеры. Пробился через кусты, мокрые от росы, спустился в яму... и уперся взглядом в возмущенные глаза Валентина Голованова, залезшего в яму по большой нужде. Но возмущение относилось не ко мне, а к тому, кто спустился раньше и сделал из него мертвеца похлеще моей бабушки...